Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юнус понял ее.
— Хочешь, прочту, что пишут сегодня в газетах? — спросил он и, не дожидаясь ответа, сказал: — Вот послушай письмо фронтовиков… «Враг отчаянно сопротивляется, но мы его атакуем, отбрасываем, беспощадно истребляем. И в этом заслуга не только наша, но и ваша, дорогие бакинские нефтяники, бесперебойно обеспечивающие боевые машины Красной Армии высококачественным бензином…»
А Дадаш, сын Юнуса, мальчик лет десяти, не спускавший с Баджи любопытных глаз, поддержал отца — вдруг громко и с забавным пафосом продекламировал:
И не двинутся машины
В грозном танковом бою,
Если в баках нет бензина
Из далекого Баку!..
Юнус улыбнулся сыну. А Баджи смутилась: как некстати вырвалось у нее это глупое замечание о нефти! Она робко тронула Юнуса за руку. И Юнус миролюбиво произнес:
— Ладно уж…
Дадаш воспользовался паузой, наставительно, как на плакате, подняв руку, бойко воскликнул:
Бакинец, помни: нефть нужна везде —
На суше, в воздухе и на воде!..
— Помнить-то, сестра, мы помним. Но ведь льется-то нефть не с неба, как знаешь, а добываем мы ее из-под земли с глубины двух-трех, а то и больше тысяч метров… А тут еще на нас сверху наседают — давай, давай! — как будто мы несмысленыши какие-то. Находятся начальнички, которые словом «вредительство» не гнушаются, даже угрожают… Вот так и живем, сестра.
Он ласково подтолкнул сына к двери:
— А ну домой, живо!
И когда мальчик нехотя ушел, объяснил сестре:
— Бегает к Сато в библиотеку каждый день. Только тем и занимается, что книжки стихов читает.
Баджи смотрела на Юнуса и думала, что брат, пожалуй, выглядит не лучше, чем она: скулы торчат, глаза ввалились, щеки небриты… Всегда такой стройный, статный, он теперь сутулился.
— Кто знает, быть может именно наша нефть помогла нам с тобой свидеться? — сказал он задумчиво.
— Мы-то — здесь, и наши дети — подле нас. А вот Саша… — Баджи не договорила.
— Во время гражданской войны тоже не было от него вестей больше года, и мы считали, что Сашка наш погиб. А он в один прекрасный апрельский день вернулся в Баку вместе с XI армией, живой и невредимый… — голос Юнуса звучал спокойно, но глаза смотрели куда-то в сторону.
Баджи вздохнула. Да, так было, — тогда Саша вернулся. Но будет ли так и теперь?
Юнус выдвинул ящик письменного стола, извлек ветхий исписанный листок бумаги, слежавшийся на сгибах. Это был один из рукописных вариантов «клятвы», ходившей по рукам в среде рядовых коммунистов в пору гражданской войны.
В чем же клялся неведомый человек, написавший эти строки? Он давал обещание бороться за рабочую и крестьянскую бедноту, делом, словом и личным примером защищать Советскую власть, ее честь и достоинство. Он клялся не щадить врагов трудового народа.
— Помнишь? — спросил Юнус.
— Помню конечно. Саша привез этот листок с фронта, оставил у тебя…
— Ты была тогда девчонкой, и Саша доверил памятку мне. Но теперь… Ты имеешь на нее больше прав.
— Спасибо…
Слух о том, что Баджи вернулась из Ленинграда, мгновенно разнесся по промыслу — тут каждый знал актрису Баджи-ханум, сестру директора.
Запыхавшись, прибежала Сато, с ходу кинулась обнимать Баджи. Пришлось Юнусу подождать, пока они разомкнут объятия, вытрут слезы. И сердце его, хотя и мало чувствительное к женским слезам, на этот раз дрогнуло. Хорошая у него сестра, и жена тоже хорошая — стыдиться за них не приходится. И любят они друг друга, и ладят между собой — не то что в некоторых семьях, где только и знают, что сплетничают и грызутся между собой невестки, свекрови, свояченицы. Чего никак не могут поделить те глупые женщины? Брали бы добрый пример с Сато и Баджи!
Вслед за Сато явились в директорский кабинет Арам, Розанна и Кнарик. Поцелуям, расспросам и рассказам не было конца. В дверь поминутно заглядывали старые промысловые рабочие, знавшие Баджи еще девочкой.
Перед самой войной Араму исполнилось семьдесят лет. Его наградили орденом Ленина, дали персональную пенсию. Проработал ты, Арам Христофорович, у нас на нефтепромыслах больше полувека, теперь отдыхай, покуривай спокойно свою трубку, даже если Розанна иногда на тебя поворчит, живи в свое удовольствие! И все же, когда началась война, Арам вернулся на промысел: не подобает старейшему нефтянику сидеть сейчас сложа руки, чесать язык со стариками, как бывшие толстосумы в скверике на Парапете.
Впервые пошла на работу и Розанна. Дочки у нее, слава богу, уже взрослые, у Сато сынок уже большой, Кнарик третий год работает в лаборатории инженером-химиком. Чего же ей, старухе, в одиночестве скучать дома? Конечно, работник она не ахти какой, но не всем же быть героями труда, как Арам! А дело, которое ей поручили, немудреное: под началом дочери мыть в лаборатории колбы и пробирки. Чем она хуже той молодой мойщицы, что работала прежде на этом месте, а теперь стала масленщицей при глубоких насосах?
Слушая рассказ Баджи о Ленинграде, Розанна громко причитала, то и дело хватаясь за голову.
— Теперь, после того как разгромили немцев под Москвой, дела у нас пойдут лучше! — убежденно заявил Арам.
— Не знаю, как будет, а пока в Ленинграде что делается — ты слышал? — возразила Розанна. — Все на будущее надеемся!
— Если не надеяться, — то и жить не стоит! Поверь, Розанна, победа будет за нами. Это — факт! — И старик грозно стукнул тяжелым пресс-папье по директорскому столу.
Розанна махнула рукой. Чудак он, Арам, — все только о будущем. Лошади еще нет, а он уже подкову ищет!
Все считали, что Арам прав: должно же наконец все повернуться к лучшему! В это верили Юнус и Сато, Баджи и Кнарик. В это верили и старые промысловые друзья, пришедшие поздравить Баджи с благополучным возвращением. Хотелось верить в это и самой Розанне…
Сато, работая в промысловой библиотеке, ведала распределением театральных билетов, сама не пропускала ни одной премьеры и слыла на работе и дома первой театралкой. И сейчас, в ответ на расспросы Баджи, она принялась рассказывать о новостях в бакинских театрах.
Слушая их, Юнус все поглядывал на неуклюжие стенные часы. Наконец он поднялся и сказал:
— Извините, но сейчас мне нужно уйти: ждут люди… Вы все отправляйтесь сейчас к нам домой, угостите как следует Баджи — от нее остались кожа да кости. А я… У меня, как выразилась сестра, в голове только нефть, да нефть!
У Фатьмы
Отдохнув день-другой и приведя себя в порядок,
