Пустующий трон - Кен Лю

шелка с неоднократно повторяющейся надписью «Взвешивай рыбу». В правом столбце логограммы имели идеальные пропорции, чувствовалась рука хорошо обученного каллиграфа. Рядом шел перевод буквами зиндари, выписанными аккуратным, но детским почерком. А вот логограммы слева были неуклюжими копиями правых, с кривыми семантическими корнями и модификаторами, а местами вообще представляли собой пятна воска, как будто автору их просто-напросто надоело писать. Выглядело все это так, словно бы учитель выдал этот шелк ученику для тренировки и отработки правописания.

Также на полке лежала связка жердей, напоминающих шину для руки или ноги. Судя по размеру, детскую.

Рядом – толстенный том с грязными помятыми страницами. Логограммы на обложке гласили: «Гитрэ юту».

Банка заспиртованных гусениц.

Портрет красивой молодой женщины в легком розовом платье со струящимися рукавами. Она стояла на подиуме в виде гигантского листа лотоса, напоминая цветок. Ее лицо со слегка лукавой улыбкой напомнило Кинри Одуванчика. Сердце юноши забилось сильнее, глаза засияли.

Но ему тут же стало не по себе. Что, интересно, портрет женщины, похожей на Одуванчика, делает здесь, в тайном исследовательском центре империи Дара?

«Нет, – решил он, – к Одуванчику этот портрет не имеет никакого отношения. Просто она мне слишком нравится, вот я и воображаю ее повсюду, как глупые поэты, якобы видевшие лица возлюбленных в тени софоры и слышавшие их голоса в шуме дождя».

Под портретом восковыми логограммами было выписано стихотворение. Логограммы не были каллиграфически идеальными, но явно вырезаны опытной рукой и аккуратно покрашены.

Как прежде, зеленеет в полях трава тили

И моря волны бьются в синеющей дали.

Вот только нет со мною тебя, любовь моя,

Лишь только в сновиденьях тебя увижу я.

Целую твои губы, касаюсь твоих рук,

Но утро вновь приносит страдания разлук.

Увы, в стране далекой теперь твоя война,

Я даже помолиться не в силах за тебя.

Не забывает ветка, как ласков ветер был,

И помнят еще волны морского танца пыл.

Снуют по морю лодки и новости везут,

И только те, что жду я, никак все не идут.

Вчера мне рынок снился и рыбные ряды,

Никак мне рыбу взвесить там в лавке не могли.

Мы взяли эту рыбу и вскрыли ей нутро,

Из шелка свиток длинный нашли внутри нее.

Я тут же преклонилась смиренно в мипа рари,

И нежно прикоснулась к каждой логограмме:

К вопросам о питании и полноценном сне,

О том, как мне живется на этой стороне,

К рассказам о походах, о тяготах пути,

Что получилось сделать, что удалось найти,

И как случайной ивы изгиб тугих ветвей

Тебя заставил вспомнить о грации моей.

И до последней строчки, где мелко, кое-как,

Из воска – твое имя, один прощальный знак,

Я тут же преклонилась смиренно в мипа рари,

И нежно прикоснулась к каждой логограмме.

Сердце Кинри прониклось тоской этих меланхоличных, но чувственных слов.

Рядом с портретом на полке лежали маленькие черепашьи панцири. Кинри поднял их и обнаружил на грудных пластинах искусственную гравировку.

Взглянув поближе, он вздрогнул, словно пораженный молнией: там тоже был изображен трехногий кувшин-куникин.

Но гравировка была выполнена не ножом или стамеской. Она мягко, как будто естественным образом проникала в кость. Кинри не сомневался, что это техника льуку. Дома он видел достаточно таких картинок, сделанных при помощи крови скорпиона или сока кактуса.

Это означало, что и рисунок означает вовсе не куникин, а гаринафина.

Мысли снова бешено закрутились в голове. Как черепашьи панцири со знаком гаринафина попали к сотруднику тайной имперской лаборатории Дара? Почему здесь находится чайный набор с тем же знаком? Слишком много необъяснимых совпадений, слишком много странностей, чтобы уложить все в голове.

«Это явно что-то значит, но вот что именно?»

– Нашли! – разнесся по библиотеке громкий возглас Моты.

Кинри выскочил из ниши и поспешил в угол, где вели поиски Мота и Одуванчик. Остальные уже собрались там.

– Вот официальный протокол допроса маршала Гин Мадзоти, – сообщил Мота, – а также связанные с этим судебные петиции и протоколы прений в адвокатской коллегии.

Кинри взглянул на сандаловые ящики со свитками, охраняющие содержимое от моли и книжных червей. Свитки были запечатаны сургучом с простой печатью: круглым цветком с густыми тонкими лепестками, похожими на скопление клинков. Мота потянулся пальцем к печати, чтобы сорвать ее.

– Стой! – воскликнула Арона, схватив его за руку и посмотрев в глаза. – Пусть лучше она вскроет. – Актриса указала на Одуванчика.

– Я?! – Девушка побледнела, изумленно уставившись на Арону.

Однако та повернулась к Моте:

– Все, что мы натворили до сего момента… неправильно, но оставляет шанс выпутаться, если нас вдруг поймают. Но если ты сломаешь печать, мы уже точно не отвертимся.

– Я должен, – качнул головой Мота. Он не повышал голоса, но в его словах слышалась тихая сила, как у сосны, не сдающейся перед бурей.

Кинри переводил взгляд с одного своего спутника на другого.

– Ничего не понимаю… – Он понятия не имел, чем таким ужасным грозит срыв печати.

– Это печать Трона Одуванчика, – ответила ему Одуванчик дрожащим голосом. – Ею скрепляют документы, предназначенные только для глаз правителя. Срыв печати приравнивается к нападению на монарха, к государственной измене. – Она повернулась к Ароне. – И не важно, кто ты.

Кинри по-прежнему ничего не понимал. По его мнению, символам здесь придавали чересчур большое значение, как логограммам в могилах, о которых рассказывала мастер Надзу Тей. Не могла же печать быть заколдованной!

– Давайте я сорву, – предложил он.

– Не смей! – Одуванчик испугалась еще сильнее. – Мы с тобой… мы с тобой последние, кто должен ее трогать!

– Ты как будто и впрямь боишься, – заметила Арона.

– Еще бы! – воскликнула девушка. – Я думала, нас ждет увлекательное приключение… но это совсем не то, чего я хотела. Одно дело притвориться чиновником, но совсем другое – изменить родине!

– Полагаешь, мне неизвестна твоя тайна? – хмыкнула актриса. – Почему, думаешь, мы взяли тебя с собой? Только ты можешь сделать это безнаказанно!

Одуванчик вытаращила глаза.

– Ты… – Ее лицо перекосило от надрывной боли. – Ты не понимаешь. Я не… могу…

– Так, что здесь происходит? – требовательно спросил Кинри у Ароны, заслоняя от нее Одуванчика. – Почему ты ей угрожаешь? Я думал, мы друзья.

Види с Ароной переглянулись. Адвокат вздохнул:

– Одуванчик, ты и правда хочешь продолжать этот спектакль? Мы с Ароной давным-давно выяснили, кто ты такая, и взяли тебя с собой исключительно на такой случай, для защиты Моты.

– И больше