Остров Немого - Гвидо Згардоли

От гроба шел запах, только Арне уже не чувствовал его – успел привыкнуть за несколько дней пути.

В далеком северном городе, куда он приехал за сыном, солдаты нехотя отвечали, что ничего не знают о погибшем мятежнике. Но Арне не отступал и, поняв, что простыми расспросами ничего не добиться, стал угрожать. Наконец один из солдат, вместо того чтобы арестовать его, проникся горем отца, отвел Арне в сторону и тихо, не для посторонних ушей, сказал: «Видишь эту насыпь из свежей земли? Твой сын там. Если хочешь найти его, перестань кричать и возьми лопату». Арне принялся разрывать братскую могилу… По его лицу стекал пот, руки заледенели от северного холода, внутри клокотало сомнение: как в этой груде тел узнать одного – Эйвинда? Но вдруг он увидел ботинки, которые когда-то носил, а потом передал старшему сыну. Арне собрал останки того, кому принадлежала эта обувь, того, кого он искал. Со скорбью и сожалением он завернул в ткань то, что осталось от сына, и спустился в город, ловя на себе испуганные взгляды прохожих. В городе Арне купил деревянный гроб, положил в него сверток и забил крышку. На тележке торговца он довез гроб до пристани и отправился домой.

Когда мальчики заметили лодку с гробом, они поняли, что Эйвинд наконец возвращается домой.

Они похоронили его рядом с матерью – в тишине и покое. Ни отец, ни братья не молились – за них всё как будто сказали ветер, чайки и волны. С того дня всё стало иначе.

За две недели печального путешествия Арне сильно состарился.

По природе и воспитанию он не отличался чувствительностью, но смерть Эйвинда сделала его грубее, неприступнее и мрачнее, чем прежде. Он словно окаменел и как никогда походил на скрытый от глаз остров, будто навеки соединился с ним. Сыновья по-прежнему видели в нем опору и силу, он был для них знающим всё на свете великаном, стойким и неподвластным времени, как маяк, который год за годом бросал вызов штормам, льдам и жаре, так что иногда казалось, что отец, маяк и скала – это одно целое и друг без друга их невозможно представить.

Но после смерти Эйвинда всё в Арне Бьёрнебу переменилось. Глаза сделались мутными и потухшими, а взгляд – пустым. Спина ссутулилась, придав его облику робость и даже смирение. Ноги еле передвигались, шаги обрели тяжесть. Изменилось и лицо Арне: когда он задумывался, оно точно устремлялось вниз, к земле, но всё же не целиком: неподвижной оставалась обожженная часть, покрытая светлыми тонкими рубцами – на лбу, щеках и подбородке, словно кто-то случайно разбросал шрамы по его лицу.

И даже маяк, как и его страж, постарел. Часть камней повыпадала и скатилась в море, а на их месте остались темные ниши, похожие на открытые безмолвные рты. Цвета – красный и желтый, символы неукротимой гордости норвежского народа, – поблекли, и неожиданно быстро заржавели железные части конструкции. Ходить по деревянной лестнице стало опасно: некоторые ступени сгнили из-за соли. С крышей дела обстояли не лучше: сильные бури понемногу срывали черепицу.

Человек и маяк разрушались. Вместе.

Арне было пятьдесят пять лет, и Эйнар думал, что отец скоро умрет, а за маяком будут следить они с братом. Особенно Эмиль, а он, Эйнар, продолжит заниматься хозяйством: домашние дела только кажутся незначительными, но разве можно хорошо обслуживать маяк, если у тебя нет еды, теплого дома и чистой одежды? При мыслях об этом Эйнар чувствовал себя нужным.

Однажды Арне упал с деревянной лестницы. Увидев отца на земле, Эйнар решил, что его самые страшные опасения сбылись раньше срока.

Но в тот раз Арне не умер. Они с братом отнесли его домой, а потом Эйнар отправился за доктором Олофсоном – тот тоже был уже весьма пожилым человеком – и с порога сообщил ему, что у Арне сломана левая нога. Однако с самого начала все поняли, что главная проблема не в ноге, а в голове. То, что произошло с мозгом, возможно, и стало причиной падения.

Арне снова перестал говорить, но теперь не по собственной воле. Левая сторона его тела отнялась – от глаза до стопы. Он много времени провел в кровати – той, что прежде принадлежала ему и Гюнхиль, а потом перешла в пользование трех мальчишек. В конце концов он сумел встать на ноги, но больше не мог обходиться без деревянной трости, которая стала его третьей ногой до самого конца. А жить ему предстояло гораздо дольше, чем кто-либо мог предположить.

12

Изелин Хагеруп была невысокого роста, с волнистыми рыжими волосами и бледным лицом, на котором горели яркие веснушки. Хотя в юности она не привлекала мужчин и не ловила на себе взгляды, но всё же умела себя подать. Некоторая дерзость делала ее интересной.

Отец ушел из семьи вскоре после рождения Изелин. И ее мать, строгая, пуританских нравов женщина, осталась одна с ребенком, вынужденная терпеть бесконечные лишения. В четырнадцать лет Изелин пришлось пойти официанткой в небольшую таверну. В восемнадцать она встретила Каспера Торпа – молодого помощника продавца в городской бакалейной лавке. Каспер Торп часто приходил к ней, встречал после работы, провожал до дома – по улицам, тянущимся к холму, на котором стоял ее ветхий дом. Мать Изелин наблюдала за ними из-за занавесок, полная мучительного беспокойства, – она не могла понять намерений молодого человека и потому молилась, чтобы он оказался серьезным и ее дочь вышла замуж за добродетельного мужчину, а он бы наконец обеспечил их.

Изелин и Каспер много разговаривали, признаваясь друг другу в чувствах. Они фантазировали о будущей жизни и верили, что у них впереди много возможностей.

– Кузен моего отца живет в Христиании[1], – сказал однажды Каспер. – Он ужасно богатый и – представляешь! – предлагает мне работу на своем складе!

– Христиания далеко, – заметила Изелин. – Как же мы тогда сможем видеться?

– Никак. Но мы будем писать друг другу! Каждый день, если хочешь. Я не могу отказаться от этого предложения, – печально произнес