Марта - Светлана Гресь

желания. От многих передряг я поседел до времени. И сердце успокоилось, просит покоя. Хотелось, быть может, многое изменить. Но, стоп, – ладонью остановив ее движение невольное, – только не здесь, и не сегодня. – Опустил взгляд, чуть слышно, – в лунном сиянии купаются твои уста. Такие сладкие и такие… вкусные. Они сведут с ума любого… – уже твердо, уверенно, – для меня твоя усмешка – это сестры улыбка. И не более. – И уже совсем весело, – может потом, когда княгиня выздоровеет, я смогу встретить свою, тоже одинокую судьбу и с ней пойду по жизни дальше. Но не сейчас!

― И не со мной.

― И не с тобой! Пойми и не обижайся на мою правду. Ты такая сумасбродная. – Усмехнулся горько. – Не хватит пылу у меня любить такую. Стар стал для шальной любви.

Мне, как сама недавно говорила, ровнюшку по годам, по силе духа. Помнишь, слова свои? Пускай другая ночь захлебнется твоей любовью. Эту же давай оставим недотрогой. Не потревожим тишину страстью надуманной. От притворной любви утоления не бывает. Зола уже не разгорится, как не стараться. Сгоревшие головешки никогда не вспыхнут пламенем горячим. – Засмеялся тихо, довольный этим сравнением.

― Если не можешь постичь жар чужого огня, не глумись над тем, кто заражен любовью. Вдохни пламя души его, сердца пылкого огонь хлебни, благодарный. Глуп тот, кто отрекается от счастья. Миг лови – радуй себя любовью. Упивайся наслаждением, страстным желанием наполни тело свое. И, если хочешь от судьбы в подарок розу получить, не страшись ее шипов, рук исколоть не бойся… Хотя в душе я нежная ромашка, – улыбнулась мягко.

― Приходилось как-то нежность эту наблюдать. Ты, скорее тигрица дикая, необузданная.

― О, могу любой быть! Домашней кошечкой, пушистой, мягкой, нежной, преданной. Лисою хитрой, умной, осторожной. Строптивой львицей, смелой, сильной и решительной. Но всегда, словно серебряный кувшин с вином, я полна желания. Неотразимой и желанной хочу быть каждое мгновение!

Горит, будто зоря, не угасает ночь жаркая моя. Не скрою, я страсти невольница. Ее рабыня вольная. Она пленила мое тело. В ней утопила я свою душу и сердце. Благодарная, купаюсь в лучах ее горячих, пью из родника ее неиссякаемого.

― Похоть твоя хозяйка! А чистая любовь не может со страстью безумной дружить. Вместе недолго им быть в теле развратном, в душе ненасытной. Запомни, если низкой похоти будешь рабыней, останешься в старости пустой и одинокой, словно сухой лист осенью поздней. Грех свой потом ничем не сможешь искупить!

― Чего печалится, что в рай не пустят. Для влюбленных рай на земле. Преграда в любви для них целомудрие и рассудок. Разум от любви теряется.

― Тебя не трогает молва? Что завтра будет город говорить о нашей встрече?

― Что чужие толки, пересуды толпы? Для меня это звон пустой. О ком не судачат, тот скучен в жизни. Все мы любим посплетничать. Души изнанку всякого понять легко; каждый стремится выискать чей-то грешок, чтобы потом свой оправдать.

― Как остывшие головешки лежат почерневшие, так и моя душа сейчас пуста. В ней лишь забот бремя невыносимое. Мысль тяжкая терзает голову мою. Лишен я сна и отдыха, ночи и дня. Если в душе увял цветок, он больше не расцветет, как не умоляй его. И вообще, сердцу воли давать нельзя. Оно, ретивое, бывает ненасытным. Надо уметь держать его в креп-кой узде.

― Легко сказать, метлою из души не выметешь, словом твердым не прогонишь, хоть волком вой, чувство это. А, если хочется любить? Желанной и неотразимой быть, желанный мой, хороший мой, на небе, на земле, единственный! Если бы ты только решился, этой ночью было бы нам жарко, очень-очень!

― А потом…

― Потом у каждого в судьбе своя дорога. После сама буду нести свой грех уже далеко от те6я. Если чаша любви моей отравлена грехом, испить ее до дна должна же я.

Дай, мне хоть раз щекой прижаться к твоей ладони сильной. Услышь тихий стук моего сердца. Оно, живое, так хочет счастья. Не бойся каплей страсти свое сердце надорвать. Изведай вкус поцелуя. – К нему подалась, отпрянул он испуганно. ― Но, вероятно, не судьба. Не спешу прижаться к твоей груди. Вижу, отвергнешь.

Как надеялась встречать с тобой рассветы, провожать закаты. Жаль, не суждено надежде робкой сбыться. Я только хотела тебя… я так тебя хотела…обнять! За эту ночь все будущие ночи до капельки отдать готова. – Марта медленно, исподволь расплетала и заплетала косу. – Яд признаний горьких, упреков обидных беспощадно душу выжигают, – вздыхает протяжно.

― Он порой очень полезен. Как часто исцеляет болезнь смертельную. И здесь поможет меня забыть. А жар твоей улыбки озорной еще сможет счастье отыскать в толпе густой.

― Как эти дерзкие слова терзают грудь мою. Досада горькая звенит, пронзая плетью острой сердце глупое. Оправданий не ищу. Я и сама не рада, что так люблю, что ты так дорог мне!

Не сложить того, что не сложилось. Не суждено быть вместе нам, – пристально заглядывает в глаза. – Развеялась надежда. Зачем судьба свела нас, если тропинка наша надвое делится? Я горяча, полна желаний, в твоей душе так мало солнца.

Разве виновна в том, что полюбила без оглядки? Не раздумываясь. Не выбирая. Сколько мужчин у ног моих валялись, рыдая и прося любви. Смеялась я, довольная собой, на них с презрением глядя.

Не спорю, за моей спиной грехов не перечесть. Грешна душа моя. Хотела начисто судьбу переписать. Не получилось. Досада камнем давит грудь. Отчаяние глухое душит сердце. Чашу покаяния выпью до дна, но, видно, не с тобой.

Мне так хотелось услышать хоть бы одно слово, да! Можно только взглядом, я не привередлива… Знай! Я могла приворожить любовь. Но не посмею. Обманом жить здесь не буду. Силой заставить себя любить – не смогу. Гордость моя мне запрещает, – опустила голову.

Молчание неловкое легло между двоих сердец. И небо светлеет. Неслышно тает ночь. Звезды гаснут. Утро нетерпеливое просится в окно.

Марта спрыгнула, подошла к Антону, увидел близко-близко эти сумасшедшие глаза. Душа застыла вдруг, близостью испуганная такой. Бешено заколотилось сердце, губы онемели. Так захотелось обнять, прижать к себе, уткнуться в волосы душистые, а дальше будь, что будет.

― Обида горькая укрыла глыбой снежной моей надежды несбывшиеся грезы. Пустые, они застынут навсегда под ледяною кромкой. Уйду – след мой печалью занесет, тоской остудит, запорошит инеем забвения ветер, друг мой закадычный. Уйду – и разнесет он по свету белому даже эхо слов моих.

Не