Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2019 - Коллектив авторов

смерть,

Пока тебя хранит Иероним,

Пока на ощупь, но идёшь за ним.

Эвдемония

Свет – невечерний, встречный.

Музыка из-под колес.

Жизнь хороша и вечна,

Третьего – если всерьёз,

Если на самом деле, —

Третьего не дано.

Вон, у реки-колыбели

Медленное дно.

Дышишь родимым небом —

Серым сплошным веществом.

Господи, мне бы, мне бы —

Мне бы вообще ничего.

Здравствуйте, дорогие

Будда и Демокрит,

Вести с полей – плохие

(Радио так говорит).

Там – взрываются башни,

Там – города в огне.

Господи, как мне страшно —

Стыдно, короче, мне.

Ольга Вирязова

Крутится-вертится-мелется…

Родилась и живет в Москве. Работала художником, дизайнером, редактором, переводчиком и кем-то еще. Стихи опубликованы на порталах «Полутона», «Белый мамонт», в альманахах «Унисон», «Вещество», журналах «Новая реальность», «Новая юность». Автор книги «Небо на языке».

«Глина течёт по рекам…»

Глина течёт по рекам,

просит сделать её человеком,

на ноги поднять, голову отрастить.

Встаёт и спрашивает: как быть?

Сам себе учитель, сам себе господин,

не оглядывайся, не спрашивай,

всё твоё вчерашнее, земноморское —

корка чёрствая.

Сила течёт по нитям,

тело – мельница золотая —

заново отрастает

и перемалывает меня.

Сила мгновенная или длительная,

какая разница!

Времени хватает.

Крутится-вертится-мелется…

Тело —

примерила, оставила.

«Каплей, запрятавшейся в реку…»

Каплей, запрятавшейся в реку,

чувствую: время моё полдень.

Свет, осязающий человека,

словно рука слепого…

Лодкой, лежащей в тени ивы

на берегу глубины длинной, —

плотью единой и терпеливой

выгну сухую спину…

Слух барабанный водой полон.

Вся моя глина – реке берег,

только и знает он, что волны,

омуты и мели.

Не отлепить от воды землю,

не отличить от себя древа.

Богом объято моё зренье,

щурит меня, дремлет…

Мир – терракотовый плод зрелый,

делим его, делим…

«Расправлен день…»

Расправлен день,

растянут на ветру,

отвязана высокая вода…

Подвинут землю пальцем и сотрут,

достанут завтра новую со дна.

Но неразрывен мир и отнесён

туда, куда притянуто лицо —

смотреть в пустыню испокон времён,

смотреть её необозримый сон.

Пока ты смотришь – кобальт и коралл,

не тусклый сурик вечером ночлег.

Пока ты это море не проспал

и камень смертный будто человек…

И дальше камень, пущенный в обход,

кривую сушу к небу донесёт.

«Выходишь ты и видишь – полон сад…»

Выходишь ты и видишь – полон сад,

вернёшься ты и видишь – дом как лес

растёт и сам себя перерастает,

устало небо лить, и нависать,

и полоскать сырыми полосами.

Ты мокнешь и стоишь на метке «здесь»,

а сдвинешься – не уловить сетями.

Но всем ветвям назначат адреса,

и каждая травинка сетью станет

ловить своё. Так вязок перевод,

что языкам у воздуха учиться.

Перчатками касаешься всего —

предчувствуя, что вот оно случится,

достанешь руку различить где жесть,

где зелен сад живого разговора,

дотронешься до дерева – ты есть…

Под стенами колодца светового

висят и бродят жесты и листва…

Жестоко то, что видится жестоким,

и в каждом наждака и в каждом льва…

а кожа лип исполнена родства.

Как лестница спустился с неба тополь,

и топчутся ненужные слова.

«Потом слова пошли по головам…»

Потом слова пошли по головам,

А накануне гладили по шерсти,

Им толкованье – отголосок смерти,

И горловая музыка – сперва,

Легко ей быть, закинутой легко

На потолок неведомого света…

И где-то в звуке сдвиг,

И где-то…

И ты ведома музыкой такой,

Вросла в неё рукой

И впелась в русло…

Древесный гул, свисающий, как люстра,

И голос обнимающих стволов —

Где дерево баньян о сто голов,

Разросшийся в таинственное чувство,

И в каждом горле синевою густо,

И в каждом горле не хватает слов…

«Ветер ощупью проходит…»

Ветер ощупью проходит,

По стене горбатой шарит.

Ничего не происходит,

Ничего не помешает

В ширину дневного света

На весу держаться птицам

И качаться незаметно.

Только воздух заострится,

И проступят, словно тени,

На подкладке неба белой

Ореолы запустенья,

Зимней сырости и мела.

Ничего не заслоняет

От идущих мимо окон,

Ничего не заменяет

Одинокость.

Только сделаются едче

Все изъяны и щербины,

Нежные и человечьи.

И ничем неизгладимы

В разобщающихся стенах

Эти шорохи и трески,

Этот холод постепенный,

Эти сохнущие фрески…

«Вот бы самой загадать и выбрать…»

Вот бы самой загадать и выбрать,

пойдёшь ли напра-налево – как в сказке сказывается…

Полудня лоснится угловатая глыба,

птицы наверху захлопываются и распластываются.

На середину улицы – туго, словно идёшь по дну —

выберешься, смотришь: чайки апрельско-майские,

впутавшиеся в голубизну,

купное у них чародейство, таинство.

Горла их – горны, музыка им под стать,

крыльями гнутый воздух упруг и густ.

Ах, эта мускулистая высота

и существование наизусть!

Это тебе не оторви да брось —

с картою