Как я осталась одна и танцую. Первый самоучитель счастливого одиночества для девушек и женщин - Зайцева Саша

Речь здесь, разумеется, не об одиночестве формальном – когда мы живем одни или одни сидим в комнате и попиваем чай. А об одиночестве экзистенциальном – когда мы не понимаем, за что нам дана и жизнь, и смерть.

Преодолеть эту отделенность можно только двумя способами: через творчество и через деятельную любовь. Фромм подчеркивает, что настоящая любовь – это именно созидательная деятельность, в которой главное – давать, а не получать.

В ряде других своих работ Фромм отмечает, что тяга к разрушению, насилию и ненависти также возникает у человека из-за потребности трансцендировать смерть, подчинить ее своей воле, доказать себе и окружающим, что ты ее сильнее, ты ее не боишься, раз можешь сам решать, кому жить, а кому умирать.

Однако идя по пути насилия, человек лишает себя возможности счастья. Кровавые диктаторы были прежде всего несчастными людьми, не умеющими любить по-настоящему, пишет добряк Фромм, которому в свое время пришлось бежать от гитлеровского режима на другой континент, а десятки его друзей и родственников погибли в концлагерях…

Какую духовную работу предполагает Фромм, говоря о любви и творчестве?

Он подчеркивает, что для преодоления чувства одиночества недостаточно просто быть в паре и что сексуальное удовлетворение не решает (а часто и усугубляет) проблему отделенности:

«Для многих индивидов, чья отделенность не преодолима иными способами, стремление к сексуальному удовлетворению принимает такой характер, что становится почти неотличимым от алкоголизма и наркомании. Оно становится отчаянной попыткой избежать тревоги, порождаемой отделенностью, и ведет к еще большему увеличению чувства отделенности, поскольку половой акт без любви никогда не может соединить края пропасти, разделяющей двух людей. Разве что на краткий миг».[51]

Философ анализирует и другие формы объединения людей, в частности через политическое подчинение или, например, спасение от одиночества в садистских или мазохистских формах межличностных взаимоотношений.

Однако только с помощью любви и творчества человек может, преодолевая свою отделенность, одновременно сохранять и осознавать свою индивидуальность. И то, и другое нам необходимо для полноценного удовлетворения жизнью, для полноценного счастья.

«Любовь – это активная сила в человеке, сила, которая рушит преграды, отделяющие человека от его ближних; которая объединяет его с другими; любовь позволяет ему преодолеть чувство одиночества и отделенности; и при этом дает возможность оставаться самим собой, сохранять свою целостность».[52]

Главное, что определяет любовь, – это готовность давать. Давать – не значит отрывать от себя, поступаясь личными интересами. Инфантильная позиция сперва что-то сделать для человека, а потом изводить его сентенциями вроде «Я тебе все отдала! Всем пожертвовала ради тебя!» близка к тирании и не принесет счастья ни вам, ни получателю такой «любви».

С точки зрения любви плодотворной давать – это проявление высшей силы личности, могучая энергия, которая наполняет человека жизненной радостью. Поэтому активная, живая любовь так созвучна творчеству – когда человек рисует, делает мебель, музицирует или строит дома, он тоже отдает себя своему делу, одновременно наполняясь радостью созидания.

Плодотворная любовь может проявляться и в воспитании детей, и в любви романтической, и в деятельной любви волонтера, который работает в хосписе или детской больнице.

Акты творчества необходимы нам не меньше: дело в том, что отнюдь не всегда за свою любовь и служение другим людям мы получаем должное моральное удовлетворение. И чтобы не выгореть окончательно, нам требуется подпитка – реализация своих духовных потребностей через творчество.

Разумеется, не все в мире могут (и хотят) стать великими художниками, музыкантами или писателями. Но ведь и мир меняется: в информационную эпоху появилась культура блогинга, и даже если вы пишете о том, как делаете ремонт в своей квартире, или снимаете небольшие ролики о своих выступлениях в местном рок-клубе и вас лайкает трое постоянных фолловеров, вы все равно таким образом созидаете сами себя.

Помнить о необходимости реализовывать свой творческий потенциал – значит еще и защитить себя в старости от ненужных сожалений, а своих детей и внуков – от чувства вины, что они в неоплатном долгу.

Однажды я стала невольной свидетельницей того, как пожилая мать одного университетского преподавателя, Артема Александровича,[53] изводила его требованиями вседенного и всенощного присутствия.

– Ты где ходишь?! Что же это такое! Я жду тебя целыми днями, жду и жду! Приготовила обед и жду!

– Мама, я же говорил заранее: я не приду, – говорил он убитым голосом, стоя у окна на кафедре, – У меня лекции, по четыре пары, во вторник и среду. Я не могу в эти дни приезжать к тебе.

У мужчины есть своя жизнь: работа, жена и дети. Он приезжает к матери не меньше трех-четырех раз в неделю и звонит каждый день. Но этого недостаточно – и, возможно, он просто никогда не сможет удовлетворить все ее требования. Старушка глуховата и однажды не заметила, как он открыл дверь своим ключом и зашел.

Сын услышал, как она с ненавистью говорила о нем на кухне:

– Свинья! Неблагодарная свинья! Я ему все, все делала, всегда была рядом. А он! Свинья!

У Артема Александровича случился гипертонический криз.

… В юности его мать мечтала стать актрисой. И всегда говорила сыну, что рождение детей все перечеркнуло. Конечно, реальность материнства непроста, но кто знает, если бы она попробовала играть хотя бы в районном ДК, в любительской труппе – может быть, эта жажда внутри нее утихла и она не стала бы в старости столь жестокой по отношению к любящему сыну?

Никто не может прожить за нас нашу жизнь и принять за нас нашу смерть. Хорошо это или плохо, но нам придется жить самим – и умирать самим. Нереализованная творческая энергия становится взрывоопасным, токсичным субстратом в нашей душе.

Понимать это – значит защитить себя от необъяснимых душевных мытарств и чувства неудовлетворенности жизнью. Когда мы учимся через творчество наполняться любовью и чувством сопричастности к миру в одиночестве, наша личность освобождается от страха смерти и обид на наших близких.

Творчество нужно не только нам. Миру необходима креативная энергия миллионов людей, чтобы меняться к лучшему, решать экологические и социальные проблемы, развивать науку и медицину.

Общество и экономика становятся все более разнообразными и нуждаются в разнообразных людях, а не в унифицированных социальных и профессиональных конструктах вроде жена и мать, рабочий, крестьянин, воин и т. п. Унифицированную и алгоритмизированную деятельность лучше людей умеют выполнять роботы – и постепенно роботизация будет проникать во все сферы жизни и экономики.

Творчество, любовь, общение и заботу алгоритмизировать и автоматизировать нельзя.

Жесткое гендерное разделение ролей, при котором женщина только занимается детьми и домом, а мужчина зарабатывает деньги и реализует себя в карьере, не является ресурсным с точки зрения современного мира.

Такое положение вещей было нормальным в доиндустриальную эпоху (когда значительная часть людей не доживала до тридцати-сорока) и в какой-то мере работало в эпоху индустриальную (но и то достаточно плохо: вспомнить хотя бы, как в СССР 1920-х пытались строить семьи-коммуны, а в 1960-е существовали детские сады-пятидневки, чтобы освободить женщин от семейных обязанностей для работы на заводах). В постиндустриальной же экономике при высокой продолжительности и активности жизни строгая «игра» в соответствии с гендерными ролями становится тормозящим фактором.