Пробуждение - Михаил Михайлович Ганичев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Фу, жарко! Пивка бы сейчас! А не махнуть ли нам в буфет? — сказал художник.
Надя осуждающе посмотрела на него: мол, этого еще не хватало. Сельский врач краем глаза уловил ее взгляд и промолчал.
— Чудаки! — снисходительно сказал художник.
Надя фыркнула, уводя глаза в сторону, и подумала: «Все делает, лишь бы понравиться». Опять показалась какая-то деревня, но уже на пологом берегу, так что с верхней палубы теплохода был виден пруд и на нем много гусей. Из одной избы, крайней от реки, выбежала черная собака и залаяла на теплоход. Посередине деревни, прямо в пыли, лежали огромные свиньи. Маленькая старушка, опираясь на палку, несла на плече полотняную сумку — видно, с хлебом. Проходя мимо собаки, она ткнула ее палкой, та отбежала в сторону и продолжала лаять.
Художник все-таки сходил в буфет и принес три бутылки лимонада.
— Даме первой, — сказал он, протягивая Наде одну бутылку. — Стаканов нет, будем пить из горла.
Давно осталась позади и эта деревня. Впереди было поле, на котором стояло несколько синих вагончиков и около десятка бульдозеров. Рядом лежали трубы большого диаметра.
— Газ тянут, «северное сияние», — сказал сельский врач, кивая головой в сторону синих вагончиков, и почему-то смутился. Он открыл ключом бутылку лимонада, вытер горлышко и стал пить.
— Весь вид испортили, — неодобрительно произнес художник. — Безобразие! Давно известно, что там, где появляется человек, природа гибнет.
Владик допил лимонад и выкинул пустую бутылку за борт. Сельский врач осуждающе посмотрел на него.
— С безобразием я согласен, — неожиданно проговорил сельский врач и впервые позволил себе не согласиться с Владиком. — Но газ нужен селу! И так русские деревни самые нищие на земле.
— Пустяки! Дровами пусть топят!.. — хмыкнул художник и посмотрел на Надю, которая допила лимонад и вернула пустую бутылку. Владик и эту выкинул за борт, затем вытер губы носовым платком.
— Проектировщикам виднее! — ответила Надя и взялась двумя руками за борт. «Пальцы длинные и красивые, — подумал сельский врач, глядя на ее руки. — Вот бы поцеловать!»
— Знаешь, Надечка, вернусь домой, — переменил тему разговора художник, — и скажу маме, какую чудесную девушку встретил на теплоходе. Она все твердит: женись да женись. Сам знаю, что надо, да невесты на дороге не валяются.
— Довольно! Только зря болтаешь! — еле слышно сказала Надя и не могла удержаться от смеха, — В Москву приедешь и сразу забудешь.
Художник вздохнул и с восхищением сказал:
— Таких девушек не забывают! Таких сажают в угол и любуются с утра до вечера.
— А ты посватайся за меня, — говорит Надя и улыбается, — может, пойду за тебя! Больно красиво говоришь!
— Пустое дело. Не пойдешь.
— Почем я знаю, — краснеет Надя. — А вдруг пойду?
Сельский врач заметил, как художник нежно погладил ее руку. Она промолчала, не отдернула, губы ее улыбались, а глаза задумчиво смотрели вдаль. На лице Владика, как пламя свечи на ветру, играли лучи яркого солнца, отражавшегося в воде. Взгляды их встретились, и они пристально стали смотреть друг на друга, будто задумали устроить соревнование на силу воли — кто кого пересмотрит. Если бы человек мог убивать взглядом, то в эту минуту они убили бы друг друга этими горящими глазами. Наконец сельский врач не выдерживает и осторожно отводит свой взгляд в сторону. «Слабак против меня! — саркастично ухмыляется художник. — С кем вздумал тягаться, село!»
Теплоход, разворачиваясь, подходил к маленькому городку Боговарово, знаменитому церквями и крепостным валом.
— Стоять будем шесть часов, — объявил капитан, снимая форменную фуражку. — Прошу не опаздывать на теплоход.
Туристы сошли на берег и сплоченной, веселой группой столпились на пристани в ожидании гида. Все они были из Москвы. Сельский врач стоял чуть в стороне и чувствовал себя одинокой сосной в чужом лесу. Надя с художником подошли к нему и стали рядом, продолжая, видимо, прерванный разговор.
— Хорошо, что я тебя поддержал, — говорил художник, обращаясь к Наде. — Упала бы, вывихнула ногу и сидела бы на теплоходе.
— Я бы ее перетянула бинтом и все равно сошла на берег. Я ведь выносливая!
— Перетягивай не перетягивай, а сразу на ногу не наступить.
— А мы вот у доктора спросим, — Надя повернулась к сельскому врачу, — пусть он нас рассудит.
— Чего они понимают, доктора-то… Особенно сельские… — промолвил художник и, хмыкнув, покачал головой, как бы говоря: «Знаю я их! Придешь в больницу: тут постукают, там постукают, а результат один — ОРЗ. И никакого лечения!»
Сельский врач хотел возразить, но тут к ним подошел пожилой мужчина в болотных сапогах и с рюкзаком за плечами.
— Не признаешь, Иван Петрович? А я тебя признал, эвон еще откуда. Вот и свиделись мы с тобой, Бог дал.
— Матвей! — вскрикнул сельский врач и бросился обниматься. Туристы насмешливо разглядывали Матвея. — Ну как жив-здоров? А ты все такой же! Сапоги наконец приобрел!
— Живу, — ответил Матвей, высвобождаясь и поправляя рюкзак за спиной. — Да я-то что, ты о себе лучше!
— Вот, в отпуске! Туристом плыву на теплоходе У меня все в порядке. Жена твоя как? Все так же быстро бегает? — спрашивает сельский врач.
— С женой плохо!.. — сразу погрустнел Матвей. — Очень даже плохо!..
— А что так? — сельский врач на миг забыл и Надю и художника. — Давай выкладывай. Не то обижусь!
— Слегла в мае еще. Что за болезнь, не знаю и не ведаю. И настоем мяты и малины отпаивал ее, и мед давал, и сосновые почки, а ей все плохо. Как-то врача вызвал, что наместо тебя, — щеголь какой-то из столицы, такой же пижон, как вот этот, — Матвей указал на художника. Тот недовольно засопел, а Надя рассмеялась. — Посадили его за покражу, да поделом ему.
— Ты не отвлекайся, — перебил его сельский врач. — По существу давай. — Он был очень доволен,
