Пробуждение - Михаил Михайлович Ганичев

Она посмотрела влево от себя, где стоял ее попутчик — молодой художник из Москвы. Шею его сжимал галстук — широкий и смешной. Синий жилет небрежно был накинут поверх модной рубахи. Он был худой, но с красными щеками и с небольшой лысиной на затылке, хотя ему было всего-навсего двадцать пять лет. Едва ли во всей Москве кто-нибудь носил такой допотопный галстук, но художник любил его по неизвестным причинам. Друзья художника утверждали, что он восходящая звезда в искусстве. Правда, кое-кто из них немножечко критиковал его, но так, чтобы не задеть самолюбия художника, и он даже возгордился от такой оценки своего творчества, был немножечко самовлюблен и самонадеян. Если кто-нибудь иногда ругал его, то художник захлебывался от негодования.

— Какая красота! — повторил художник, который просил знакомых и незнакомых называть его Владиком. — Вы не знаете этих мест?

— Откуда же! Я москвичка! — ответила Надя, недовольная тем, что ее оторвали от созерцания. В это время подул ветерок и заперебирал волосы, рассыпанные по плечам. Она не обратила внимания. От Нади приятно пахло духами, и поэтому художник незаметно наклонялся к ее плечам и глубоко вдыхал, испытывая удовольствие.

— Это Вологодчина! — вмешался в разговор сельский врач, который стоял по правую руку от девушки и застенчиво улыбался. Он никогда не был в столице и за свои двадцать шесть лет впервые совершал путешествие, поэтому всю дорогу чувствовал себя скованно.

Девушка посмотрела на него издалека, как бы впервые замечая, и тотчас ее лицо стало простым и милым. Радость и приветливость ее глаз были так ярко выражены, что он подумал: «Господи! Дай Бог, чтоб я ей понравился!» Но тут же отбросил эту мысль и ревниво покосился на художника.

Неожиданно с правой стороны, на высоком берегу, показалась деревня. Оттуда доносился детский крик — это ребятня с крутого откоса ловила рыбу. Ожидая лакомства, на берегу дремал черный кот. Недалеко от этой компании, прямо на траве, два мужика играли в шахматы. Ничто не могло отвлечь их от этого занятия. Только комары, как пикирующие бомбардировщики, падали им на шеи, и мужики, не отрываясь от игры, досадливо отмахивались.

Перехватив Надин взгляд, брошенный на шахматистов, Владик брезгливо сказал:

— Надюша! Улавливаешь, как от тех чудиков навозом прет?

— Нельзя так о людях! — проговорила недовольно Надя, не поворачиваясь к художнику. — У каждого свой жребий!

Сельский врач промолчал, но почувствовал себя виноватым, потому что не защитил мужиков, не ответил Владику как положено.

Надя никогда не жила в деревне, и ей захотелось сойти с теплохода, подойти к ребятам, половить с ними рыбу или побыть молчаливым судьей около двух мужиков. Кругом такая теплынь, и у тех людей свой маленький мир на огромном пространстве земли.

Но теплоход, не останавливаясь, шел вперед, и деревня отставала от него все дальше и дальше. Надя долго смотрела назад, до тех пор, пока не начали слезиться на ветру глаза, словно от яркого света. Опять по берегам потянулись леса. Низко-низко над водой гонялись друг за другом ласточки. Из леса, как будто с птичьего рынка, доносился гомон других птиц. А в небе подымался все выше и выше, почти за самые облака, маленький жаворонок. Наде вдруг показалось, что она стала легкая как пушинка. Стоит подуть ветру, и она взлетит к небу вслед за жаворонком. Мысли у нее были радостными и хорошими, как и эта земля, освещенная ласковым солнцем.

Ликуют пичуги в лесах обновленных, Довольный ручей по долине журчит, Боярышник вспыхнул, росой освеженный, Цветами лесная поляна пестрит, —

словно угадывая настроение девушки, продекламировал сельский врач и тут же почувствовал, как краснеют его уши. Художник, не таясь, криво усмехнулся.

— Откуда это? — спросила Надя и посмотрела на сельского врача зелено-синими глазами.

Сельский врач минуту помолчал, довольный тем, что девушка обратила на него внимание, и сказал:

— Из Бернса!

— Надо же!.. А я думал, твое!.. — художник ехидно усмехнулся. — Еще удивился, дурак, что живут люди в деревне, а так пишут!..

Владик и Надя засмеялись. У Владика от смеха лицо надулось так, что всем показалось, что оно вот-вот лопнет. Сельский врач не мог сразу сообразить, что ответить, и еще пуще покраснел. Сердце у него забилось быстро-быстро, словно он камнем пошел ко дну. «Наверное, она подумала обо мне нехорошо! Надо же! Ни с того ни с сего отмочил. Вот село! Хоть бы что-нибудь случилось такое, чтобы они отвлеклись от меня». Тут сельскому врачу стало совсем грустно. По натуре он был ласковым, чутким и нетребовательным человеком. Сейчас ему в голову лезла одна и та же мысль: «Может, не мешать им, отойти в сторону?» Но какая-то сила удерживала его около них.

Сельский врач не знал того, что Владик и Надя в эту минуту уже думают о другом. Владик, конечно, только о Наде, а она — о красоте сказочных вологодских мест. Когда-то вдоль этой реки то тут, то там стояли церквушки с золотыми куполами, но теперь они все порушены или превращены в складские помещения, а то и в клубы.

— Так ты говоришь, что это Белозерье? — неожиданно обратился к нему художник и посмотрел на часы. — Откуда знаешь эти места?

— Я местный, — просто, без рисовки ответил сельский врач. — Правда, верст двести отсюда, но здесь работал после института.

— Да, это заманчиво, — проговорил художник, но по его лицу сельский врач понял, что не так уж для него и заманчиво. — Как все-таки вокруг красиво! Сидеть бы где-нибудь на бережку и писать, писать, писать… И чувствовать, что с тобой рядом такая красивая девушка, как ты, Надюша!

При этих словах сельский врач страдальчески поморщился, хотел что-то сказать, но осекся. Ведь Надя с художником едут от самой Москвы. И туфли у него пижонистые, в Москве у шустрых кооператоров купленные.

«У него выставки, встречи со знаменитостями. Но если глубже копнуть, то чем