Акума, или Солнце мертвых - Александр Евгеньевич Белых

Кралечкина, будто верил в эзотерические знаки. Белое оперенье едва угадывалось, так был замызган сажей. Михаил Кралечкин встал из-за писательского стола, подкрался к окну и оттянул щеколду. Щёлк! Дверь протяжно заскрипела.

Тотчас птица-какаду бесстрашно влетела в кабинет с продавленным диваном, с платяным шкафом с незакрывающейся дверцей, черными книжными полками с редкими изданиями, писанными куриной лапкой картинами, которым место в курятнике, с письменным столом с тумбами, на котором громоздился старомодный монструозный компьютер, кладезь имморальных радостей и экзистенциальных ценностей.

Рослый попугай с перепуганным взглядом озирался по сторонам, косился на рыжего кота, вошедшего тихой сапой в комнату.

– Пуся, Пускинат, не бойся! – сказал Кралечкин, обращаясь к рыжему котику. – У нас незваные гости. Полюбуйся!

Кот улёгся на столе, положил лапу на клавиатуру. На экране компьютера замелькали фотографические снимки из папки «Ахматова». Какаду уселся на стопке книжек, словно ижорский гопник «на раскоряк». Из клюва его упала лавровая ветвь.

– Досадно попугаем жить, – горестно вздохнула птица. Голос у неё был осипший, с хрипотцой.

– Ах, попалась, птичка! Я самый ловкий птицелов! Я вечно весел – тра-ла-ла, – подражая виниловому голосу Георга Отса, запел Кралечкин. – Умею птичек я ловить. Ну, здравствуй, авдотька! С чем пожаловал, дружок пернатый, дружок хохлатый, оселедец твой лохматый? Разве я твой Дидель? Попугай пресёк суровым прищуром развеселое литературное настроение Кралечкина.

– Нет ли тут измены? – строго и заговорщицки спросил попугай.

– Изменщики все там! – шёпотом сказал Кралечкин, указывай пальцем на облупленный потолок с дряхлой люстрой с засиженными мухами почерневшими хрусталями.

Попугай кивнул многозначительно, угу-угукнул одобрительно, подмигнул по-пацански.

– Самозванцы, самозванцы! Кругом самозванцы! Самозванцы захватили власть в стране! Таврида наша, Таврида наша! Укры-мухры, укры-мухры, укры-мухры! – заурчала птица, словно откинувшийся с зоны уркаган.

Кралечкин вскинул белесую бровь в знак удивления. Попугай пригорюнился, нахохлился, закрыл с поволокой глаза, снова заурчал дремотно и жалобно:

– Я ему всю молодость, я ему всю красоту, а он променял, подлец, променял, негодяй, на бородатое чудище, на этого китайчонка с Лиговского проспекта – бормотал попугай в полудрёме. – Ах, Олександр, Олександр! Ах, Николаич, Николаич! Сукин ты сын, Сабуров! А-а-а-а! Горе моё горькое, горькое! – зарыдал попугай и закашлялся простудно.

Замёрз, бедняга, подумал сочувственно Михаил Кралечкин и пропел ему над ухом:

– Нагадал мне попугай счастье по билетику, я три года берегу эту арифметику…

Откашлявшись, чумазый попугай забормотал по-немецки:

–…schwankende Gestalten… dem trüben Blick gezeigt… Ihr dränd euch zu! Nun gut, so mögt ihr walten, wie ihr aus Dunst und Nebel um mich steigt… Fühl ich mein Herz noch…

Попугай поперхнулся немецким картавым слогом и замолчал, засунув клюв под грязное крыло. Птица ехидно поглядывала вполглаза то на человека Кралечкина, очарованного явлением экзотического гостя, то на животное Пусиката, дрыгающего кончиком тигриного хвоста, отбивающего по столу додекафонию. Прежде кот ошивался около мусоропровода, гоняя шныряющих крыс, пока Кралечкин не приволок его в дом к неудовольствию собак, вырвав его из кошачьего гарема и рук какой-то несчастной проходимки в войлочных сапожках.

Одна сентиментальная женщина сакраментально поведала Мише, что рыжие коты по ленинградской примете приносят счастье в любви. На этого рыжего кота положила вдовий глаз другая блокадница, желавшая его оприходовать, и они вдвоём с Кралечкиным едва не разодрали в четыре руки это дворовое коммунистическое животное, не ведавшее о предназначенной ему роли быть талисманом счастья. Примета оправдалась отчасти. Кот приобщился к авангардной музыке и стихам в доме Кралечкина, стал снобом и эгоистом, переняв повадки хозяина. Слушал только музыку бывшего Народного комиссара просвещения и советского перебежчика Артура Лурье, особенно реагировал на Concerto da Camera для скрипки и струнных.

Из глубины своего недоумения Кралечкин спросил:

– Откуда ты, птичка Додо, такая разговорчивая, как резонёр из тургеневских романов? О ком ты щебечешь, милашка? Попугай наклонил голову, прищурился, внимательно посмотрел красным глазом:

– Я не птичка, сын мой! Я райская птица, хоть и досадно попугаем жить. Я свет узрел и покинул райские чертоги! Я Ангел! Я прилетел с острова Елагина, батенька, улетел от гения китайских теней Олександра Сабурова, поссорились мы навсегда. Из-за вздора повздорили. О, прощай, мой друг!

Всё кончено между нами, разорвалась таинственная связь. Не сошлись мы в убеждениях. Я патриот, а он либерал! Я ему про Содом, а он мне про Гоморру! И вместе нам не сойтись! На прощанье я обклевал золотые лучики его предательского самурайского ордена! Я бросил их! Пусть тешутся без меня, о, эти влюблённые дети райка! Пусть живёт со своим Аморфофаллусом. Я нагадил на бороду его любимца, случайно, от радости, он отругал меня, нахал, назвал меня мальчишкой, свистуном, хотя поначалу мы ладили дружно, спали втроём в одной постели, я даже ему перо подарил из своего крыла, он подкармливал меня семечками, щедрый негодяй, подхалим, угодник. Я им пяточки клювом своим щекотал по утрам. Он обещал, клялся в любви, обещал отвести на большом корабле в Антарктиду, на остров принца Кларенса, на берег Королевы Мод, обещал познакомить с королевскими пингвинами… К черту! Повторяй за мной! Языке ведайте, велик российский бог! Азъ, буки, веди. Глаголъ, добро, есте. Живите зело, земля, и, иже, како, люди, мыслите, нашъ, онъ, покои. Рцы, слово, твердо – укъ, фърътъ, херъ. Цы, черве, шта, ъра, юсъ, яти… Я всё скажу во весь голос! Я пережил попугая Флобера! Я говорю на языке ангелов! Спите спокойно, мухи! Вставай страна огромная! Вставай с фашистской силой тёмною, с либеральною ордой!

– У-у-у ты какая грозная птица-какаду! Ангел небольшого роста, наглый певец! Божий бич! Палец в рот не клади. Сразу отчекрыжишь! За лавровую ветвь спасибо! Это небесное послание, это признание за все мои труды, за мой вклад в русскую словесность! Это дороже, чем продажная нобелевка… Спи, мой видимый ангел, спи!

Михаил Кралечкин поначалу вносил в дневник весь этот райский бред и хвастливый щебет, а потом завел на имя попугая Ангела с острова Елагин аккаунт в twitter. «Пусть чирикает на всю блогосферу в рунете», – легкомысленно решил он. Спустя некоторое время открыл страничку в Instagram. Ангел стал популярным в youtube. Посыпались комментарии под его видео. Стали приглашать на телевидение, снимать репортажи. Попугай перехватил инициативу, и стал выбалтывать тайны Кралечкина, стал привирать, подличать, клеветать… Жить в тени чужой славы Кралечкин уже не мог, был на грани, чтобы выдрать у него перья. В тени славы Ахматовой еще бы ладно, куда бы ни шло, ещё бы ничего, это любовь юношеская, первая и самая крепкая; она бескорыстна, но быть в тени залётного попугая – это уж слишком! Помилуйте, читатели! Избавьте! Помилуй мя Господи!