Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

на ходу его разворачивая. Копыта застучали по льдистой, гладкой, как камень, дороге. Скакать галопом опасно – можно ненароком загубить жеребца и убиться самому. Где-то в темноте послышались крики, а затем раздался один-единственный удар стали о сталь – хлесткий и особенно звонкий в морозном ночном воздухе. Бог знает, где произошла стычка.

Спящий город вокруг быстро пробуждался. В окнах замелькали где лучины, где светильники; жители высовывались наружу и перекрикивались: что стряслось? Никто ничего толком не знал. Несколько раз на пути князя люди, пытаясь увернуться от скачущего коня и его седока, поскальзывались и, охая, летели в снег.

Княжеский двор с гридницей, где располагалась дружина, был не так чтобы далеко. Впереди себя Ярослав рассчитывал увидеть сани с семьей. Возница мог гнать лошадей довольно быстро, тяжелые сани с седоками были вполне устойчивы. По дороге Ярослав вполголоса молился Пресвятой Богородице, упрашивая ее защитить его детей. Кровожадным волкам, явившимся из снежных полей, противостоять он не мог. Оставалось единственно спасаться бегством. Себе князь внушал, что это верное тактическое решение, но при этом лицо горело от стыда даже на холоде.

На многоголосую сумятицу сзади он внимания не обращал. Понятно, уцелеют немногие, особенно теперь, среди зимы. Кто же мог предугадать… Свое главное войско Ярослав собрал под Киевом в расчете подготовить его к весне. Сейчас полки сидели в зимнем лагере за мощным деревянным палисадом, в полтысяче верст к юго-западу. В Москве у него всего несколько тысяч человек, причем войско отнюдь не отборное. Многие до этого были ранены и сейчас зимовали в сравнительном уюте города, а не в лагере средь чиста поля, где к тому же постоянно гуляют какие-нибудь пагубные хвори, от которых человек исходит нутром. Что ж, чему быть, того не миновать. Сражаться им придется – во всяком случае, для того, чтобы дать князю время покинуть город. Надежда лишь на то, что монгольское войско перекрыло из Москвы не все дороги. Одна из них должна быть еще свободна для его семьи.

Когда Ярослав въехал на деревянный мост над замерзшей Москвой-рекой, луна сквозь снежную пелену озарила окрестность. Под звонкий цокот копыт по деревянному настилу князь глянул вниз и замер в седле: его взгляду открылась белая подо льдом река, по которой двигались люди и лошади, растекавшиеся по берегам, словно черная в ночи кровь. Слышались сдавленные крики: близ реки неприятель уже врывался в дома. Князь Ярослав опустил голову и поскакал быстрее, пододвинув ближе к бедру свой меч с серебряной насечкой. В ужасе он смотрел, как на деревянные перила моста вскарабкиваются темные фигуры – две… нет, уже четыре. Видимо, они расслышали стук копыт. Как раз когда князь их заметил, мимо его лица прожужжало что-то неуловимо быстрое (он даже не успел отшатнуться). В надежде, что черного коня не так-то легко заметить в ночи, князь снова дал шпоры, теперь уже не заботясь о жеребце. Один из тех четверых навис по ходу с правого бока, и Ярослав пнул его острым носком сапога так, что хрустнуло в колене. Человек молча отлетел с пробитой грудной клеткой. Роковой мост князь благополучно пересек, и впереди открылась белая дорога.

Конь под Ярославом содрогнулся: в него вонзилась стрела. Животное заржало от боли, с каждым шагом всхрапывая все сильней. Галоп замедлился. Ярослав наддавал коню по бокам коленями, низко согнувшись и выжимая из последнего рывка все возможное. Руками, привычными к поводьям с малолетства, он буквально чувствовал, как жизнь из жеребца на скаку уходит, хотя тот все еще рвался вперед, гонимый страхом и долгом. У поворота мост скрылся за спиной, но большое сердце животного уже не выдерживало. В какой-то момент жеребец со всего маха рухнул на подогнувшихся передних ногах. Ярослав кувыркнулся вперед, изо всех сил пытаясь смягчить удар: несмотря на слой снега, он получился как о железо. Какое-то время князь лежал наполовину оглушенный, тщетно понукая себя встать: ведь сзади наверняка спешит погоня. С кружащейся головой, беспомощный, он шатаясь поднялся на ноги, морщась от боли в предательски подгибающемся колене. Кричать нельзя: за углом уже возбужденно перекликались чужие гортанные голоса.

Князь захромал прочь, скорее из безотчетного упрямства, чем с ясной целью. Колено горело, а когда он, нагнувшись, прикоснулся к нему, то закусил губу, иначе бы вырвался крик. Уже вспухает, проклятое. Далеко ли еще до гридницы? Каждый шаг был сущей мукой. В глазах стыли непрошеные слезы. Но идти надо, и Ярослав брел, кренясь и припадая на здоровую ногу всем своим весом, превозмогая шаг за шагом. Колено рвало так, что впору умереть в снегу. Сколько же еще терпеть эту пытку? Князь дотянул до следующего угла и тут услышал, что голоса позади сделались громче. Супостаты нашли коня.

На улицах разрушенной Рязани князь видел сожженных мертвецов. Он заставил себя идти быстрее, но сделал лишь несколько шагов, и нога подкосилась. Падение вышло жестким. К тому же князь прикусил язык – рот наполнился солоноватой кровью.

Оглушенный, с кружащейся головой, он обернулся и сплюнул. Встать на колени, поесть снега и отдышаться князь не мог. К колену невозможно было даже прикоснуться. Вместо этого он припал к какому-то тыну и стал вдоль него пробираться при помощи рук. В любой момент сзади могли нагрянуть звери-монголы, чующие, должно быть, запах крови. Ярослав повернул туда голову: бежать все равно не удастся.

Из глубокой тени возле дома он видел стайку монголов, ведущих своих лошадей в поводу. Четверо, идут по следу. От досады он застонал. Снег продолжал падать, но следы на нем будут видны еще с час, если не дольше. Самого князя преследователи пока не обнаружили, ну да это теперь сумеет и ребенок: иди по стежке, не ошибешься. Князь в отчаянии огляделся, ища какую-нибудь щель. А его дружинники небось все еще у себя в гриднице. Семья, должно быть, уже в дороге, мчится на юго-запад, к Киеву. Константин свое дело знает. Этот суровый седой вояка наверняка отрядил с ними сотню лучших конников, да еще и коней на смену.

Неизвестно, выйдут ли на бой остальные или попросту