Набег язычества на рубеже веков - Сергей Борисович Бураго
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Пушкинская тема» фигурирует и на специальной (юбилейной) секции Международной конференции «Язык и культура» июня 1999 года. Там мой доклад посвящен переводам «Евгения Онегина»: на украинский язык Максимом Рыльским и на польский – Юлианом Тувимом, т. е. оригинальными славянским поэтами и переводчиками «высшего ранга». Сергей Борисович и тут, прослушав мой доклад, даёт ряд ценных советов. Он рекомендует мне «перевести вопрос» в более широкую и теоретически сложную плоскость и не только в разрезе национальной славянской специфики (Россия, Украина, Польша Х1Х-ХХ веков) – основной смысловой акцент моего доклада, но и в аспект ритмомелодики, с национальными традициями тоже связанной, а это уже отдельная, тоже очень важная проблема в процессе художественного поэтического перевода. Его советами я и воспользовалась, публикуя именно такой анализ как дополнение к моему докладу о «диалогизме» «Евгения Онегина» в статье «А.С. Пушкин и проблемы мировой культуры» (Сборник научных трудов. – Т. 1. – К.: Логос, 1999).
Об отношении Сергея Борисовича к «пушкинской теме» можно вообще говорить много, потому что речь идёт не просто об «административном» участии в Пушкинской конференции Киевского национального университета имени Тараса Шевченко или же в Международной конференции «Язык и культура», а о том, что эта тема была одной из главных в научных увлечениях самого Сергея Борисовича на протяжении всей его творческой деятельности; он много думал над ней, много выстрадал, немало экспериментировал. И не только его доклад об особенностях именно «Медного всадника» как пушкинской поэмы был интересен сам по себе, но и соображения Сергея Борисовича в ходе дискуссии вокруг других докладов (ведь большинство выступавших на Пушкинских конференциях – это люди очень компетентные как специалисты). Важными остались и его замечания, пожелания, даже конкретные планы на будущее в украинской и всеславянской пушкиниане.
Я хочу свои заметки – воспоминания о Сергее Борисовиче Бураго – закончить тем, с чего я начала: разговор о таком человеке, как он, не может ограничиться парой фраз-воспоминаний. Он – всё время с нами в своей научной, организационной, педагогической и просто творческой деятельности. Это – не метафора, это оптимистическая реальность, которая нам после него осталась.
«Утро туманное, утро седое…»
П. А. Малофеев
Я благодарен судьбе за то, что на жизненном пути она свела меня с Сергеем Борисовичем Бураго – уникальным человеком, обладающим редким, особенно в наше время, даром – своей исключительной человечностью привлекать к себе людей. С Сергеем я впервые познакомился в августе 1961 года во время вступительных экзаменов в Белгородский педагогический институт на факультет русского языка, литературы и английского языка.
Мне бросился в глаза стройный, смуглолицый, с легким румянцем юноша с хорошими манерами и приятным бархатным баритональным голосом. Он был довольно контактный человек, и поэтому наше знакомство с ним состоялось очень легко. Хорошо помню, что лето 1961 года было жарким. Я с удовольствием выпил стакан очень холодного кефира и целую ночь перед письменным экзаменом по литературе провалялся с высокой температурой. А утром с раскалывающейся от боли головой и воспаленным горлом пошел на экзамен.
В аудитории мы сидели с Сергеем рядом, я понял, что в таком состоянии ничего написать не смогу, и решил покинуть аудиторию. Но, как сейчас, вспоминаю просьбу Сергея не уходить, держаться и хоть что-нибудь написать. Мы попали в одну 314 группу, в которой вместе проучились всего 1 год. Но этот год остался для меня очень памятным. Будучи уроженцем сельского районного центра, я что-то недооценивал в городской жизни, и на многое Сергей мне открывал глаза.
Это была его инициатива и даже настойчивое желание посещать театр. Я хорошо помню тот день, когда мы с Сергеем побывали в оперном театре г. Харькова, где слушали «Паяцы» Леонковалло. Это было мое первое посещение театра. Возможно, что это первое впечатление основательно повлияло на мое отношение к театру вообще. В Сергее меня всегда привлекали высочайшая порядочность и деликатность, бескорыстие и готовность постоять за интересы окружающих его людей. С нами на курсе учился Филатов Александр, начинающий поэт, замечательный человек, впоследствии член Союза писателей СССР. За год до окончания сельской школы вечером он со сверстниками стоял неподалеку от колхозного сада, и пьяный сторож выстрелил из ружья в группу беседующих подростков, в результате у Александра парализовало ноги, и без костылей и протезов он не мог передвигаться.
В общежитии ему выделили место в комнате на 5 этаже, и мы его носили по несколько раз на день вверх и вниз. И только благодаря Сергею, который обратился к ректору института с просьбой о выделении места на первом этаже, Саше нашли такую комнату. Вместе с Александром переселился и Сергей, который постоянно ухаживал за ним. В Сергее, как ни в каком другом известном мне человеке, природа и упорный труд души слили воедино внешнюю привлекательность с богатой внутренней культурой, которые расширяли круг его друзей, как магнит, притягивали к нему окружающих, вызывали симпатию у людей, с ним лично знакомых.
Сколько же горячих споров, дискуссий, обсуждений творчества маститых и малоизвестных поэтов, сколько размышлений о смысле жизни, о предназначении человека в этом непростом мире прошло в этой крохотной, но всегда переполненной комнатушке! И в центре любого разговора был Сергей. Он, как ведущая скрипка в оркестре, по камертону сердца настраивал собеседника, втягивал в разговор, выражая неподдельный интерес к каждому.
Особенно памятными для меня остались вечера, когда мы пели народные песни и старинные русские романсы. Любимым романсом Сергея был «Утро туманное» (музыка Абаза, слова И. С. Тургенева). У нас с ним было правило: ходить в баню перед каждым экзаменом. И вот даже в бане Сергей всегда говорил: «Пьер, давай споем «Утро туманное».
Жили мы по-студенчески довольно бедно. Очень редко он получал денежный перевод от мамы. И вот однажды во время зимней сессии заходит он в комнату и говорит, что очень хочет есть. Я говорю, что также голоден как волк. Сергей предложил посмотреть, не осталось ли немного картошки в рюкзаке, которую мы привезли с осенних уборочных работ в колхозе. В рюкзаке нашлась единственная сморщенная картофелина, Сергей воодушевился и сказал, что сейчас же будет варить суп. Этот суп с разварившейся картошкой мы жадно ели, смеясь и нахваливая поварское мастерство друга. Однажды захотелось нам с Сергеем съесть баранку. Обшарили карманы и нашли 4 копейки, а баранка стоила 5 копеек. Приняли решение: он пройдет внутри «Гастронома», а я снаружи в поисках одной копейки. Вдруг выскакивает Сергей и с возгласом «Пьер,
