Родная старина - В. Сиповский

«Царь Федор Алексеевич перед образом Спаса Нерукотворного». XVII в.

Когда Матвеев, по обычаю, приехал во дворец на поклон царю, боярин Стрешнев из государевой палаты вынес в переднюю указ ему:

«Указал великий государь тебе быть на службе в Верхотурье воеводою».

Опальный боярин с сыном и племянниками отправился в почетную ссылку; поднялся он, как говорится, всем домом: с боярином отправлялись священник, польский шляхтич, учивший сына, и большая дворня; взяты были не только пожитки, но также оружие и даже две пушки для безопасности… Но врагам Матвеева было мало почетной ссылки всемогущего прежде боярина: когда он доехал до Лаишева, сюда прибыл из Москвы гонец и потребовал, чтобы Матвеев отдал «книгу Лечебник, где многие статьи писаны цифирью [шифром]», и выдал двух людей своих. Боярин отвечал, что требуемой книги у него нет, а людей выдал. Месяц спустя явились новые посланцы, и ночью был произведен осмотр имущества и писем боярина; после того сделан был на съезжем дворе допрос людям Матвеева и ему; с него взяли показание о том, как составлялись и подносились лекарства покойному царю во время последней его болезни; Матвеев показал, что лекарства составлялись докторами, а рецепты хранятся в аптекарской палате; что перед тем, как давать больному государю лекарства, отведывал всякий раз прежде доктор, потом он, Матвеев, а затем государевы дядьки; а после приема все, что оставалось лекарства, допивал опять он же, Матвеев, на глазах государя.

После этого явился новый указ из Москвы – перевести Матвеева из Лаишева в Казань. Здесь его стали держать под стражей, дворню от него взяли; наконец, потребовали выдачи имущества.

– В пожитках моих, – сказал Матвеев, – ни краденого, ни разбойного, ни воровского, ни изменного, ни заповедного нет; пожитки отца моего и родителей его, жены моей и родителей ее и мои, нажитые милостию Божиею и великих государей жалованием за посольские службы и за свои работы ратные, за крови и за всякие великие работы в 69 лет нажиты, а когда час пришел невинному нашему разорению, что великий государь изволил пожитки все взять без вины моей, в том воля Божия и его, государская!

Потребовали от Матвеева и выдачи всякого оружия, какое было при нем.

– К унятию всякого воровства был я починщик, – промолвил он, – а не к начинанию.

Наконец, после многих обид и унижения, Матвееву были объявлены его вины: он показывал, что остаток лекарств после государя выпивал; но близкие люди, ходившие за государем, объявили, что не выпивал… А один лекарь донес, что лечил у Матвеева его карлика, который жаловался ему, лекарю, что болен от господских побоев, что раз он заснул за печью в палате, в которой Матвеев с одним доктором читали «черную книгу», и во время чтения в палату пришло множество злых духов, и они указали боярину, что у них в покое есть третий человек; тогда боярин вскочил и, найдя его за печью, сорвал с него шубу, ударил его оземь, топтал ногами и выкинул за двери замертво… Доктор, доносивший об этом, прибавил от себя, что и сам он видел, как Матвеев читал «черную книгу» и что грек-переводчик по этой книге учил самого Матвеева и сына его Андрея.

Таким образом, конечно, простая любознательность Матвеева и лживые показания дали повод к обвинению его в «чернокнижье» – деле очень тяжелом, на взгляд наших предков. Когда дьяк читал обвинение Матвееву, он хотел возразить; но дьяк прикрикнул на него: «Слушай, молчи и не говори!»

Матвеева лишили богатства, всего имения и сослали на житье в Пустозерск вместе с сыном. Вслед за тем отправлены были в ссылку по лживым обвинениям и двое Нарышкиных, – Иван и Афанасий, братья царицы, которая поселилась с маленьким Петром в удалении от дел, в селе Преображенском.

Старик Матвеев не мог ужиться со всеми лишениями, каким подвергался в ссылке; не раз он писал царю челобитные, – жаловался, что ему не дали настоящего суда, писал патриарху, к ближним боярам просьбы о ходатайстве. Все было напрасно. Самая нелепость обвинения, навлекшего на него ссылку, могла бы показать ему, что враги его вовсе не заботились о справедливости. Пока царь был окружен Милославскими, участь Матвеева не могла измениться к лучшему; только в конце царствования положение его облегчилось.

Милославские были, впрочем, недолго в силе; в 1679 г. царь сблизился с Иваном Языковым и Алексеем Лихачевым. Это были люди еще молодые, способные и доброжелательные: первый был постельничим, а второй – стольником. О Языкове сохранилось сведение как о весьма ловком придворном: его называют «человеком великой остроты», а Лихачева – «человеком доброй совести, исполненным великого разума и самого благочестивого состояния».

Значение этих двух лиц особенно усилилось, когда юный царь женился. Говорят, что он, идя в крестном ходу, приметил девушку, которая ему очень понравилась. Оказалось, что это была Агафья Семеновна Грушецкая, племянница думного дьяка; ему велено было не выдавать ее замуж впредь до указа. Следуя дедовскому обычаю, царь велел собрать для виду многих девиц на смотрины и избрал Агафью. Боярин Милославский пытался расстроить этот брак, клеветал на царскую невесту и ее мать; но Языков и Лихачев обнаружили его козни. Царь женился на Грушецкой, царские любимцы еще более усилились при дворе, а Милославский потерял всякое значение. В это время выдвигается все более и более на вид даровитый, еще молодой по летам князь Василий Васильевич Голицын.

Юный царь, воспитанный Симеоном Полоцким, под влиянием этих близких людей немало сделал хороших распоряжений, устранивших злоупотребления и путаницу в делах по владению вотчинами и поместьями. В 1679 г. был издан указ о прекращении противных христианскому духу диких по жестокости казней – отсечения рук и ног… Казни заменены ссылкой в Сибирь; в челобитных, подаваемых царю, запрещалось сравнивать его с Богом; запрещалось простым людям при встрече с боярами слезать с лошадей и кланяться в землю; от татарских мурз, если они не принимали христианства, велено отбирать православных крестьян. Затем издан закон об отнятии спорных земель у тех владельцев, которые провинятся самоуправством и станут посылать своих крестьян на драку. Все это показывало новое направление, заботы о человеческом достоинстве и справедливости.

Внешние события

Смуты в Малороссии, как известно, еще не кончились при царе Алексее; он не успел еще утвердиться в заднепровской части Украины. Дорошенко укрепился в Чигирине и звал к себе на помощь турок и татар; в то же время польский король, на основании Андрусовского мира, требовал возврата Киева и грозил войною Москве за стремление ее захватить западную часть Малороссии. Но более опасным врагом был турецкий султан: он считал, на основании договора с Польшею, заднепровскую часть Малороссии своею. Царь никак не хотел допустить, чтобы православные, да притом единоплеменники его, были в турецком подданстве. Сильная московская рать, под начальством Ромодановского, соединилась с казаками Самойловича и осадила Чигирин. Дорошенко, не видя ниоткуда помощи, ни от султана, ни от Польши, наконец сдался (сентябрь 1676 г.), положил оружие, отдал Самойловичу все знаки гетманского достоинства и присягнул со своими подданными в преданности и верности московскому царю.

Напрасно польский король требовал, чтобы Москва не вмешивалась в дела Заднепровской Украины, – из Москвы отвечали, что Польша, уступив султану Малороссию, лишилась права спорить об этой земле. Между тем султан выслал в Украину сильное войско; оно напало на Чигирин, но Ромодановский и Самойлович подоспели на помощь осажденным и разбили наголову турок (1677). В следующем году султан выслал еще большее войско. Хотя туркам и удалось разорить Чигирин, но они снова были разбиты. Западная часть Малороссии в это время была страшно опустошена турками и обратилась в пустыню.

Польское правительство думало воспользоваться затруднительным положением Москвы во время турецких нашествий на Украину, грозило само войной, вопреки договору, требовало возвращения городов, завоеванных еще царем Алексеем.

В мае 1678 г. прибыло в Москву польское посольство. При посольстве одних слуг было до 300 и отряд телохранителей.

Прием отличался необычайной пышностью. Москва, как известно, умела встречать иноземных гостей, и царь являлся пред ними во всем блеске своего величия и богатства. Блестящие ряды бояр в их роскошных нарядах, красивые рынды, стрельцы в их разноцветных кафтанах – все это производило сильное впечатление на иностранцев. На этот раз особенно поразили их своим видом конные жильцы. Это были царские телохранители на белых прекрасных конях, одетые в красное платье, с крыльями, приделанными назади.

Переговоры длились 23 заседания; наконец был заключен договор (3 августа 1678 г.): 1) перемирие заключалось на 13 лет; 2) полякам возвращались Невель, Себеж и Велиж; 3) уплачивалось 200000 р., – никаких уступок не жалело московское правительство, лишь бы сохранить Киев.