Родная старина - В. Сиповский

Церковь Покрова в Филях. Современный вид

Только после смерти Иосифа (1676) церковное управление на обеих сторонах Днепра перешло в руки епископа Лазаря… Пять лет спустя по смерти Феодора Алексеевича, когда Константинопольский патриарх, после соборного совещания с другими патриархами, в 1687 г. согласился признать зависимость Киевской митрополии от Московского патриарха, кончилось разделение русской церкви, длившееся со времени Витовта два с половиной века.

Давно уже созрела мысль о необходимости училищ, но дело двигалось крайне медленно вперед. Легко сказать – завести школу. Но где было взять учителей? Своих не было, на приезжих из Юго-Западной Руси смотрели в Москве недоверчиво, считали их зараженными латинством. Патриарх Иоаким сильно недолюбливал Симеона Полоцкого за некоторые его не совсем православные толкования… Но Полоцкий был силен своим положением при царском дворе, другим же менее видным людям, конечно, приходилось труднее в Москве.

Говорят, что один монах, Тимофей, возвратившись с Востока, красноречиво описал царю бедствия греческой церкви, недостаток просвещенных пастырей и плачевное положение церковной науки. Царь был сильно тронут рассказом и велел устроить при типографии небольшое училище на 30 учеников. Тимофей был назначен начальником его; в Москве нашли двух греков для обучения учеников греческому языку. Но царь не остановился на этом: он задумал завести в Москве академию вроде киевской. Говорят, что разработка вопроса об этой школе была последним делом Симеона Полоцкого (ум. 1682). В академии предполагалось читать все предметы, какие читались в киевской, и преподавать языки славянский, греческий, польский и латинский для людей всяких возрастов и чинов. Начальником и учителями могли быть только русские и греки; притом никого из Литвы и Малороссии в учителя академии без свидетельств достоверных людей принимать не велено. Этой академии предположено предоставить высший надзор за чистотою православия в России. Никому не позволялось наблюдать, чтобы иностранцы не распространяли в России своих верований. Виновных в порицании православия положено было сжигать на кострах…

В 1682 г. царь отправил к патриархам грамоту с просьбой прислать из Греции православных и искусных учителей. Но академия была открыта уже по смерти Феодора Алексеевича.

В конце его царствования обращено было внимание и на печальное положение Никона. Уже дряхлый и больной заточник наконец получил разрешение вернуться из ссылки. Это было в 1681 г.; Никон от слабости едва передвигал ноги; на пути он и скончался. Тогда царь велел перевезти тело его в Воскресенский монастырь. Патриарх Иоаким не пожелал приехать на погребение осужденного собором архипастыря, и погребальный обряд совершен был Новгородским митрополитом, причем Никона, по желанию царя, поминали «патриархом». После того царь написал вселенским патриархам, чтобы они разрешили поминать Никона патриархом. Ответ был получен уже по смерти царя утвердительный, и Русская церковь так и поминает.

В 1682 г. царь, по смерти первой супруги, вступил в брак с Марфой Матвеевной Апраксиной, родственницей Языкова, крестницей Матвеева. Первым делом после бракосочетания было возвращение из ссылки этого боярина; ему были возвращены его имения как человеку, ни в чем не виновному и оклеветанному. Молодая царица примирила также царя с Натальей Кирилловной и царевичем Петром, с которым он не ладил.

Но недолго пришлось пожить царю после свадьбы. Хилый и болезненный с детских лет, он постоянно хворал и 27 апреля умер на двадцать первом году от рождения.

Состояние русской земли к исходу XVII в.

Страна, деревни, села и города

В исходе XVII в. Московское государство уже превосходило по своим размерам любую западноевропейскую страну: широко раздвинуло оно свои пределы на восток после завоевания Поволжья и Сибири и на юг с присоединением Малороссии. Но громадная Восточно-Европейская равнина, пересекаемая по всем направлениям полноводными реками и множеством речек, покрытая на севере бесконечными дремучими лесами, озерами и болотами, а на юге расстилавшаяся необозримою степью, по-прежнему поражала иноземцев-путешественников непривычным для них малолюдием: она казалась им пустынею сравнительно с Западной Европой. Русский народ раскидался на громадном просторе своей земли мелкими поселками, редко сбиваясь в большие поселения, в города. Можно было проехать десятки верст, не встретив ни одного поселка; на сотни верст тянулись непроглядные леса; встречавшиеся изредка деревушки по большей части были очень незначительны, в три-четыре избы; более многолюдные деревни и села попадались лишь по торговым путям, рекам, при монастырях да близ больших городов.

Неприглядна была великорусская деревня и летом, но еще печальнее глядела она поздней осенью и зимою, когда зелень лугов не веселила глаз и крестьянские избы уныло чернели на снежной равнине. А между тем именно зимой по большей части и приходилось путешествовать: в санях, обитых овчиной, закутавшись в хорошую шубу, – словом, вооружившись как можно лучше против лютого мороза, по гладкому зимнему пути удобнее было ехать, чем в другую пору, когда на каждом шагу приходилось переправляться чрез реки, пробираться по болотам и трясинам: хороших дорог на Руси еще не было.

Дворец Алексея Михайловича в Коломенском. Гравюра. XIX в.

Неказисты были и на вид великорусские поселки: несколько маленьких курных изб в лесной просеке или на берегу реки – вот и деревня; побольше изб и между ними деревянная церковь – вот и село. В деревнях редко встречались не только сады, но даже деревья: лесу кругом было в таком изобилии, что великорус не придавал большой цены дереву; темный дремучий лес, где ютился лютый зверь да лихой человек, был в глазах великоруса скорее врагом, чем другом; сады были только при помещичьих усадьбах и состояли больше из плодовых деревьев. Те деревни, где проживали помещики, были понаряднее: барская усадьба с разными службами и садом скрашивала их. По наружному виду своему великорусская деревня сильно отличалась от малорусской. В Южной Руси чаще встречались большие села, чем на севере: благодатная почва могла здесь и на малом пространстве прокормить многих. Выбеленная мазанка, или хата, глядела веселее великорусской избы, тенистое дерево было желанным другом для степняка-малоруса, обдаваемого палящим зноем южного солнца.

Стена Астраханского кремля

Широкий простор Русской земли, которому завидовали иноземцы, имел и свои невыгодные стороны: население – особенно крестьянский и промышленный люд – расходилось все больше и больше в разные стороны, на поиски лучшей землицы. Хотя крестьяне в конце XVI в. были прикреплены к земле, но у каждого богатого вотчинника и даже помещика было столько земли, что можно было легко и тут выбирать любой участок (а сверх того, побеги крестьян были заурядным явлением). Из какого-либо села выделится крестьянская семья, поставит себе неподалеку на новом месте, где-нибудь у леса, в просеке или на выжженном участке, в лесу, крестьянский двор, и начало новому поселку положено. Такой самый маленький поселок на дикой земле назывался обыкновенно займищем. Поселок, состоящий из нескольких изб, образующий незначительную деревушку, назывался починок; он мало-помалу разрастался в деревню, которая в свою очередь обращалась в село, когда сооружалась в ней церковь, а отсюда могли таким же путем пойти новые починки и деревни, составлявшие со своим селом как бы одну семью.

Слово «город» все еще, как и раньше, означало ограду, а не то, что находилось в ней, как понимаем мы теперь; говорили каменный город, деревянный, земляной, смотря по тому, как была устроена ограда. Потребность в укреплениях – городах, городках, острогах, засеках – была еще очень сильна. Городовое дело (сооружение городских стен) считалось одной из главных повинностей народа, и города да остроги заводились по окраинам государства на новых местах прежде поселений, чтобы дать оборону желающим здесь поселиться. Города по большей части были деревянные, соединенные с земляными: обыкновенно насыпался вал или осып, а на нем устраивался тын или прямо на землю ставилась деревянная стена, и к ней уже присыпался вал. Небольшие укрепления, остроги, часто состояли из деревянных стен, окруженных рвом. При Алексее Михайловиче насчитывают уже до двадцати каменных или кирпичных городов, не считая монастырей, которые тоже, как известно, представляли хорошие укрепления.

На верху каменных стен устраивались зубцы, за которыми могли скрываться защитники города от выстрелов неприятеля. Над стеною в некоторых местах возвышались башни различного вида и высоты; в каменных городах они были каменные, в деревянных и земляных – деревянные, а иногда тоже каменные. Кроме больших башен, устраивались в стене небольшие башенки и различные выступы, чтобы удобнее было действовать против нападающих врагов. В башнях и стенах делали окна, у которых лежали груды припасенных камней и кольев, чтобы метать в осаждающих, – делали и бои, т. е. узкие отверстия, откуда стреляли из пушек и пищалей. Бои устраивались в больших городах обыкновенно в три ряда: нижние, или подошвенные, служили для пушек, а верхние – для пищалей и мушкетов. Толщина и вышина стен были в разных городах различны: в Астрахани, например, каменная стена в 1649 г. была толщиною полторы сажени [3–3,5 м], а вышиной – четыре [7-11 м]. Города окружались глубокими и широкими рвами.