Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

армию. Лето она провела в укрепленном становище, равном по величине Каракоруму, когда тот еще не был обнесен стенами. Сейчас это были сплошь белые юрты, с мирно горящими утренними кострами и большими табунами у горизонта. Мунке, подъезжая рысью, удивленно покачивал головой.

Его стяги, безусловно, узнали, но все равно Субудай отрядил минган, чтобы встретить тумен на порядочном расстоянии от лагеря. С молчаливым присутствием людей орлока Мунке уже свыкся. Сейчас он узнал их командира и увидел, как тот кивнул сам себе. Субудай наверняка послал человека, который мог узнать Мунке в лицо. Он зачарованно следил за тем, как командир подал знак нукеру и тот поднес к губам длинную медную трубу. Раздался хрипловатый звук, и Мунке удивленно услышал, как ей отозвались невидимые глазу трубы слева и справа, а затем с обеих сторон на расстоянии, не превышающем и мили, показались конники. Воинство Субудая, оказывается, обступило его с флангов и укрылось среди деревьев, а также за небольшой возвышенностью. Это некоторым образом объясняло, как командиру изо льда удалось продвинуться с боями так далеко от дома.

К тому времени, как тумен Мунке добрался до становища, пространство – обширное поле с выходом к небольшой реке – было уже расчищено. Мунке отчего-то занервничал.

«Сделай каменное лицо», – велел он самому себе.

Когда его тумен достиг расположения лагеря и сноровисто занялся установкой юрт, Мунке спешился. Его десяти тысячам, а также приведенным лошадям нужна была территория размером с немалый городок. Видно, Субудай приготовился к их прибытию.

Мунке повернулся на радостный окрик и увидел, как к нему по истоптанной траве направляется его дядя Хачиун. Со времени их последней встречи тот порядком состарился и к тому же сильно припадал на ногу. Мунке смотрел на дядю с некоторой настороженностью, но протянутую руку тем не менее пожал.

– Сколько уж дней тебя дожидаюсь, – сообщил Хачиун. – Субудай нынче вечером будет выслушивать от тебя новости из дому. Ты приглашен к нему в юрту. Заодно узнаешь свежие сведения. – Он улыбнулся, с отрадой глядя, как возмужал его племянник. – Я так понимаю, твоя мать располагает источниками, нашим разведчикам недоступными.

Мунке пытался скрыть смятение. Каракорум находится в трех тысячах миль к востоку. Для того чтобы добраться до Субудая, Мунке понадобилось четыре месяца. Прежде случалось, Субудай двигался так быстро, что Мунке в тихом отчаянии не мог за ним угнаться. Если бы военачальник не решил остановиться на зиму, чтобы дать отдых табунам и людям, Мунке все еще его догонял бы. Вместе с тем Хачиун говорил так, будто Каракорум располагался в соседней долине.

– Ты хорошо осведомлен, дядя, – сказал Мунке после паузы. – Я в самом деле везу письма из дому.

– Мне что-нибудь есть?

– Да, дядя. Письма от двух твоих жен, а также от хана.

– Отлично. Я тогда возьму их прямо сейчас.

Хачиун в предвкушении азартно потер ладони, а Мунке сдержал улыбку: вот отчего, видно, дядя так радостно с ним поздоровался. Может, они здесь не настолько заняты, раз охотятся за свежими новостями из дому. Он подошел к своей лошади, жующей прихваченную инеем траву, и, открыв седельную сумку, вытащил оттуда стопку засаленных желтых свитков с печатями.

Пока Мунке их сортировал, Хачиун исподтишка огляделся.

– Тумен своего отца ты привел не ради одних лишь писем, Мунке. Ты, видимо, остаешься?

Мунке вспомнились усилия, предпринятые матерью ради того, чтобы Угэдэй отправил его к Субудаю. Она полагала, что будущность державы зависит от успехов на этом направлении. А тот, кто возвратится из похода на запад, сумеет схватить удила самой судьбы. Возможно, она была права.

– С позволения орлока Субудая – да, – ответил юноша, вручая письма, предназначенные дяде.

Хачиун, беря их, улыбнулся и хлопнул племянника по плечу:

– Я вижу, ты запылился и устал. Пока ставится твоя юрта, отдохни и поешь. Встретимся вечером.

Внезапно оба – и Мунке, и Хачиун – заметили, что к ним со стороны лагеря приближался еще один всадник.

Взгляд охватывал всю отлогую низину становища с дымящими кострами, что тянулись до самого горизонта. Поскольку для жизни постоянно необходима вода, пища, дерево, отхожие места и тысяча прочих важных вещей, становище было местом, где всегда царят движение и суета. Со звонкими криками и с бесконечными играми в войну носилась ребятня. На них снисходительно поглядывали женщины, занятые множеством разных дел. Тренировались или просто стояли в карауле воины.

Сейчас через становище, устремив взгляд на Мунке, размашистой рысцой ехал Субудай. На нем были новые пластинчатые доспехи, чистые и хорошо смазанные, отчего движения его казались непринужденными и легкими. Лошадь под ним была каурая, в солнечном свете почти красная. На пути орлок не смотрел ни влево ни вправо.

Выдержать его взгляд Мунке стоило труда. Он видел, что Субудай слегка хмурится. Затем военачальник ударил лошадь коленями, подгоняя ее так, что та, доскакав, встала, поводя боками и роя копытом землю.

– Добро пожаловать в мой стан, темник, – приветствовал Субудай, твердым голосом подтверждая звание Мунке.

Юноша невозмутимо поклонился. Он осознавал, что своим рангом во многом обязан хлопотам матери, имеющей влияние на хана. Однако жертва его отца возвышала и сына, поэтому получалось, что звание это он получил заслуженно. Мунке недавно вернулся из похода на Цзинь. И под руководством Субудая сумеет себя проявить, в этом он уверен.

Словно в ответ на эти мысли, Субудай оглядел прибывший из Каракорума тумен.