Повести - Юрий Алексеевич Ковалёв

столько прожили, не могу оставить, — добавила с тяжелым вздохом.

Неохотно расставались в сельпо с Григорием.

— Учти, лучше, чем здесь, тебе там не будет, — уговаривал Лева. — Время трудное, всего не хватает. А тут, не будь дураком — всегда к зарплате довесок сделаешь... Лучше иметь восемь галстуков и пять костюмов, чем двадцать восемь галстуков и ни одного костюма. А здесь-таки можно заработать и на галстук, и на костюм.

— Машина на ходу, замена есть, давайте расчет! — не сдавался Григорий.

— Ладно, давай хоть по рюмке портвейна выпьем на прощанье, — обиженно произнес Лева.

...Шофер, подобравший по дороге пассажира с небольшим чемоданом, обидчиво косился на случайного попутчика... «Здесь такое дело разворачивается, а этот водит глазами по сторонам да посмеивается. Смешинка, что ли, в рот попала?»

— Ты чему так радуешься, парень? — неприязненно спросил он.

— Я не радуюсь — удивляюсь! — все с той же улыбкой ответил пассажир. — Домов нет, одни колышки вбиты да шнур кое-где натянут. А, пожалуйста, улицы Ленина, Пионерская, Гастелло — как в настоящем городе!

— Нет домов — так будут! Для того мы и приехали сюда, — все с той же неприязнью покосился шофер. И добавил: — Работать, между прочим, приехали, не смеяться...

— Так я тоже работать еду, хоть и опоздал немного, — миролюбиво произнес попутчик. — Может быть, в одном хозяйстве вкалывать будем.

— А ты кто? Шофер?

— Шофер.

— Давай знакомиться. Иван Голованов! — протянул водитель руку.

— Корсаков, Григорий.

Почувствовали в руках друг у друга силу, встретились глазами и улыбнулись широко, открыто.

— Просись на базу механизации, — посоветовал Голованов. — Хозяйство большое, машин много, штук двадцать еще под заводской смазкой стоят. Ребят не хватает.

— Тут уж не до жиру! Пойду, куда возьмут, если возьмут, а там, попозже, можно будет и перейти.

— Какой возьмут-не возьмут? Даже не думай! Сегодня же на колеса сядешь. Вон видишь серебристую палатку? Справа, под деревом?

Григорий кивнул головой.

— Там и есть отдел кадров. Иди, оформляйся, а вечером, если меня в рейс не угонят, я тебя разыщу. На, держи пять тыщ на мелкие расходы. — Крепко пожав Корсакову руку, он хлопнул дверцей, развернулся и на большой скорости запылил в обратном направлении.

Быстро перелистав документы Григория, начальник отдела кадров вскинул на него глаза.

— Ну, чего же ты стоишь? У тебя что, чемодан не тряпками, а лишним временем набит, что ли?

— Почему лишним? — не понял Григорий. — Было лишнее, но давно. Сейчас, наоборот, не хватает. Скажите, что делать? Я заполню листки-бумажки...

— Вы послушайте, что он говорит! — в притворном ужасе схватился за голову начальник. Но в палатке, кроме него и Григория, никого не было, и он снова обрушился на посетителя.

— Листки-бумажки! Нам город, крупнейший в стране комбинат строить нужно, а не бумажками заниматься! Давай сюда чемодан, а сам иди принимай машину! Я сейчас позвоню.

Григорий весело улыбнулся и, по-военному отдав честь, вышел из палатки.

— Стой! — послышался нарочито грозный окрик. — А куда идти, знаешь?

— На базу механизации.

— Где она находится, тоже разумеешь?

— Язык до Киева доведет...

— Нет, так далеко не ходи, нам самим деловые ребята нужны. Садись в коляску, я тебя на своем транспорте подброшу...

«Совсем не похож на кадровика, — бросая снизу улыбчивые взгляды на сидящего за рулем начальника, подумал Григорий. — В любом кино, в любой книге, раз в кадрах работает — значит, сухарь-сухарем. А тут на́ вот тебе, вся душа нараспашку. Если другое начальство такое же — жить можно!»

Приемка машины, новенького самосвала, заняла считанные минуты. Но выехал он из гаража лишь в полдень.

— Ты, как кошка котенка, вылизываешь его, — бросил диспетчер, принесший путевку.

— Лучше машину здесь полижу, чем на дороге пыль лизать, — невозмутимо ответил Корсаков.

— Так-то оно так, да машин не хватает. Сколько экскаваторов из-за этого простаивает! Может, поедешь, а остальное вечерком доделаешь? — просяще проговорил диспетчер.

Недовольно крякнув, Григорий стал собирать разложенный на брезенте инструмент.

Вечером на посеревшем от пыли самосвале он подъехал к отделу кадров.

— Ну так-то вот, — одобрительно заговорил начальник, окинув взглядом и шофера, и машину. — А ты бумажками хотел заниматься! Получай их вместе с чемоданом и отправляйся отдыхать. С квартирой устроился?

— А как же! — улыбнулся Григорий и похлопал рукой по ветровому стеклу. — Комната с венецианским окном, только вроде немного маловата для меня.

— Это не квартира маловата, — подмигнул собеседник, — а ты для нее велик. Ну да ничего, не огорчайся, зато мебели мало понадобится. Ты, кстати, давай-ка чемодан обратно, а то и так комнату заставил, боюсь, места для него не найдешь.

— Что верно, то верно, — поддакнул Григорий. — Только еще цветов на окнах не хватает.

— Вот и цветы тебе! Теперь все в полном ажуре, — протянул начальник сорванный тут же у палатки ярко-красный мак.

Григорий принял цветок, задорно подмигнул и хлопнул дверцей кабины.

Маленькая фигурка, в полувоенном, цвета хаки костюме, осталась одна у палатки. Темные, в сеточке морщин глаза долго наблюдали за возней новичка у машины, почти прислонившейся бортом к развесистому карагачу...

В горах все не так, как на равнине. Там солнце встает вместе с петухами, само как следует встряхнется от сна и только после этого стучится в окна домов. Здесь же в радиатор уже воды не раз дольешь, и только тогда, запоздалым гостем, солнышко выползет из-за гор. Может быть, вся беда в том, что петухов тут нет, будить его некому?

Там день как день — жарко в меру, да и ночью в саду спишь под одной простыней и то́ накрываешься ею больше от комаров, чем от холода. Здесь же днем так жарко, что того и гляди зашипишь, как яичница на раскаленной сковородке. А ночью все, что есть теплого, надень на себя, навали грудой сверху — все равно к утру кожа в драчевый напильник превратится. Куда там гусиная! Ни в какое сравнение не идет!

Тепло в кабине, если стекла поднять. Одна беда — ноги тогда девать некуда, приходится сгибаться в три погибели.

— Избаловался ты, товарищ Корсаков, — как-то сделал Григорий сам себе замечание. — А помнишь Сосновку? Помнишь маленький железнодорожный зал, где не только ноги