Повести - Юрий Алексеевич Ковалёв

Проводив Наташу до больницы, Корсаков все-таки решил воспользоваться оговоренным отгулом. Он чувствовал, что возиться с машиной просто не может. А копаться так, без настроения, нельзя. «Старушка» может обидеться. «Завтра возьмусь по-настоящему. Весь день буду возиться, не разогнусь... А вечером опять увижу Наташу! Снова! Только чтоб Лева путевку не притащил. Да еще боюсь — слов не хватит, сегодня, наверное, все выговорил».

Но слов хватило. Хватило даже тех, которые Григорию не очень-то хотелось произносить.

Внимательно слушая рассказ Григория о его ночной встрече в румынском подвале с Лешкой Коньковым, Наташа вдруг остановилась, тронула Корсакова за рукав.

— Скажите, Гриша, а вам самому приходилось убивать?

Григорий недоуменно взглянул на нее.

— Я же почти три года на фронте пробыл.

— Ну и что? Другие всю войну были в армии, а фрицев в глаза не видели.

— Я — десантник, — с горделивыми нотками проговорил Корсаков, — а десантникам не только автомат, а и нож, кулаки, зубы приходилось пускать в ход...

— И вы пускали? — шепотом спросила Наташа, и Григорий заметил в ее глазах испуг.

— Я затем и ушел на фронт, чтобы мстить за отца, за всех, у кого фашисты отняли дом, семью, жизнь... Может быть, я немного по-газетному говорю, но это правда! А потом, — глядя прямо в глаза Наташе, добавил он, — разве на фронте — убийство?

— Вы не так поняли, — перебила Наташа, — просто мне кажется, что вы, по своей натуре, не сможете убить человека... Она у вас — больше женская, ну, как у девушки...

— А я и не убивал человека, людей, — нажал Григорий на последние слова. — Я фашистов бил. Они же не люди! Кстати, девушки не хуже нас воевали. — Он совершенно явственно представил Галку в шапке-ушанке, в серой шинели, перетянутой ремнем...

— Ох и закружилась я, сынок! — проговорила мать, входя в комнату к Григорию. — Да хочется, чтоб не хуже, чем у людей было. Новый год, он не каждый день бывает! Ну, сейчас все готово, хоть гостей сажай за стол. А придут гости-то? — не без лукавства спросила она.

— Я никого не приглашал, — улыбнулся Григорий, понявший намек матери. — Вот только тебя хочу пригласить.

— Это еще куда?

— В клуб.

— А чего я там не видела?

— Не чего, а кого...

— А-а-а... Вот оно что!.. Ну, тогда иду одеваться.

Из клуба они возвращались втроем. Григорий, улыбаясь, шел сзади, ловя долетавшие до него обрывки фраз:

«Воронеж... медсестра... отец... мать...»

«О себе рассказывает», — подумал он.

Мать вошла во двор последней, прихлопнула калитку, незаметно пожала локоть сыну, видимо, одобряя его выбор.

В «рабочем кабинете» внимание Наташи сразу же привлекла Галкина фотография.

— Кто это? — чуть приподняв брови, спросила она. — Красивая какая...

— На тебя похожа! — вырвалось у Григория. И с неосознанной грустью подумал, что еще совсем недавно Наташа была похожа на Галку, а теперь Галка похожа на нее...

...Проводив девушку, Григорий долго всматривался в фотографию, чувствуя, что так, как сегодня, он последний раз разговаривает с Галкой.

— Ты умная, ты хорошая, — шептал Григорий, — ты поймешь... должна понять меня! Я не могу лгать, но такого, что со мной сейчас происходит, раньше никогда не было. Наверное, Галка, мы все-таки не любили друг друга по-настоящему. Ну, ответь, ответь мне, Галка! Ты же видишь, как мне и радостно, и тяжело?

Галка, конечно, видела, но молчала...

Свадьбу отпраздновали тихо, не так, как было принято в поселке. Не помогло и то, что пришлась она на майские праздники. Среди приглашенных были родители Галки и Виктора, и Корсаковы боялись, что свадебный шум большой болью отзовется в их сердцах. Поделились своими опасениями с Наташей, с Касымовым, те поняли все с полуслова, согласились.

— Пусть свадьба будет тихой, да жизнь громкой, — заключил Касымов.

За столом Григорий не сводил глаз с Галкиной матери. Ему казалось, что она никак не может отделаться от недоумения, вызванного происходящим в доме Корсаковых. Когда, забывшись на минутку, Акрам Рустамович рявкнул протодьяконским басом, а гости поддержали: «Горько! Горько!» — глухо звякнув, вырвалась из ее рук вилка. Долго она искала вилку под столом, потом старательно терла ее салфеткой, пряча покрасневшие глаза.

Григорий и Наташа переглянулись, хозяйка, схватив плетенку с хлебом — «надо еще подрезать!» — заторопилась на кухню. Они поняли, что хотела сказать и не сказала Галкина мать.

— Я боюсь, что Галка всегда будет стоять между нами, — шепнула Наташа Григорию. Тот сделал вид, что не расслышал ее слов.

Выбора быть не может

— ...Вот и верь после этого мужчинам! — Наташа сердито сжала губы, но глаза ее весело смеялись. — Делают предложение, в любви до гроба клянутся! Обещают на руках носить, никогда не ссориться! И вот тебе, пожалуйста! Не успели один-единственный годик вместе прожить, а такой сыр-бор разгорелся.

А сыр-бор разгорелся в тот же день, когда в доме впервые подала голос самая маленькая Корсакова. Григорий, в открытую поддержанный матерью, стоял гранитным утесом: «Назовем Наташенькой — и только!»

В душе большая Наташа ничего не имела против этого имени и возражала единственно из-за желания послушать приятные ей доводы Григория. А тот, принимая все за чистую монету, что называется, из кожи лез вон.

— Делай, как знаешь! — не выдержав, засмеялась жена.

Наташа с тревогой замечала, что в последнее время с Григорием происходит что-то непонятное. Как будто и тот, прежний, он, и в то же время появилась едва уловимая замкнутость.

— А ты сама спроси у него, — посоветовала мать. — Гриша честный, скажет, ничего не скроет, — с гордостью добавила мать. — Тебе повезло, доченька!.. И ему тоже! — обняла она сноху.

Григорий действительно не заставил себя долго упрашивать.

— На то они и доро́ги, чтобы друзей встречать, — запомнились Григорию слова шофера, подвезшего раненого солдата до дома. Много дорог изъездил Корсаков за эти годы, много повстречал он на них хороших людей.

Богата неожиданностями шоферская жизнь. Стала машина — горючее кончилось, в баллоне прокол, а запасного нет, коничка полетела. Мало ли что подстерегает тебя на дороге, вот и «загорай» в надежде на счастливый случай. А часто случая ждать долго не приходится. Послышится вдали рокот приближающейся машины, потом уже вблизи скрип