Преступление и наказание в английской общественной мысли XVIII века: очерки интеллектуальной истории - Ирина Мариковна Эрлихсон

в аптеке яд и подсыпала его в овсянку. Но пока каша охлаждалась, мышьяк осел, и пожилая леди отделалась тяжелым отравлением. В июне 1712 г. Элизабет казнили.

Если предшествующие эпизоды насилия были сопряжены с мотивом получения материальной выгоды, то случай Рейчел Бичем иллюстрирует классическую картину невроза домохозяйки с летальным исходом. Бедная и необразованная женщина сорока семи лет, она состояла в браке и имела несколько детей. В доме, где она арендовала часть дома, проживала молодая женщина Мэри Гайд с дочерью Генриеттой. Рейчел переболела тяжелой лихорадкой, и это вкупе с тяжелой физической нагрузкой деформировало ее психику, и она перерезала горло Генриетте кухонным ножом, после чего вонзила его в грудь девочки. После содеянного она впала в состояние полного эмоционального отупения на десять дней, после чего стала давать показания. По ее словам, она хотела совершить насилие в отношении собственных детей и наложить на себя руки, о чем неоднократно сообщала мужу, у которого были более важные дела, чем разбираться в чувствах супруги. Ситуация усугублялась тем, что убийство было совершено в присутствии дочери Рейчел. Женщина полностью признала вину, искренне раскаялась и встретила смерть со спокойствием, граничащим с бесчувствием.

В современной психиатрии Рейчел поставили бы диагноз «синдром домохозяйки», в основе которого лежит невротическая депрессия, проявляющаяся такими симптомами, как сниженный фон настроения, заниженная самооценка, чувство неуверенности в себе, ощущение незначительности своей роли в жизни семьи. Особенность домашнего труда заключается в том, что он направлен на ликвидацию процессов разложения, и его бесконечность убивает любовь к жизни. В пуританских обществах, в которых плотским радостям противопоставляется идеал порядка и непорочности, страсть к порядку доходит до крайности.

Симона де Бовуар точно подметила, что у хозяйки, существа, которое стирает, гладит, подметает пыль из темных углов, вырабатывается манихейское отношение к жизни. Она борется с Сатаной и изгоняет злое начало из грязного паркета, пыльных комнат, испачканных вещей, то есть их того, что не подвержено изменениям. «У нее невеселая судьба: ей не дано познать стремления к положительной цели, ее удел – без устали отражать происки врага. Нередко женщина-домохозяйка смиряется с этим, подавляя бессильное бешенство. Говоря об этом явлении, Башлар[301] употребляет слово «злоба», то же слово встречается в трудах психоаналитиков Ее война с мусором, возникающим в результате любой жизнедеятельности, перерастает в войну с самой жизнью. Если бы она могла, она запретила бы членам своей семьи дышать, такая угроза таится для нее даже в дыхании»[302]. Очевидно, что убийство девочки было совершено в состоянии аффекта, а Рейчел относится к психологическому типу женщин-убийц, главными чертами личности которых являются терпение, покорность обстоятельствам и отсутствие склонности к агрессии. «У таких женщин аффект возникал «в момент «потери терпения. Убийства носили импульсивный характер и совершались первыми попавшимися предметами. Убийства, несмотря на внешне тяжелый и агрессивный характер, обычно представляло первый “сброс” длительного эмоционального напряжения и было выражением скорее отчаяния и безнадежности, чем активной защиты»[303].

Элизабет Браунинг[304]

В рассматриваемый период деятельность женщин в подавляющем большинстве была ограничена рамками семейной жизни, и женщины традиционно идентифицировали себя с ролями жены и матери. Поэтому превалирование женского насилия в домашней, а не в общественной сфере объясняется именно тем, что именно с ней были связаны идентичность и социальный статус среднестатистической женщины. В рамках трехфакторной модели С. Бен-Дэвида, именно в семье представлены три условия (стимулы – поведенческие факторы – ситуационные факторы[305]), необходимые для инициации насилия. В «Календаре» содержатся описания двух чудовищных преступлений, раскрытых и ставших достоянием потрясенных современников в течение 1767–1768 гг. Элизабет Браунинг, добропорядочная женщина, мать шестнадцати детей, в течение длительного времени истязала двух девочек из работного дома Мэри Митчелл и Мэри Джонс, сирот, которые были переданы ей на попечение приходским советом. При содействии мужа и старшего сына она избивала их розгами, окунала головой в холодную воду, стегала кнутом, держала обнаженными в ледяном подвале, привязывала на цепь к дворовой калитке. Одной из жертв удалось убежать, другую обнаружили, благодаря бдительности соседки, которая услышала крики и предприняла соответствующие меры. Делу был дан ход, и 14 сентября 1767 г. ее повесили в Тайберне, а мужа и сына приговорили к шести годам заключения[306].

Пример удивительной жестокости продемонстрирован в деле Сары Метьярд старшей и С.М. младшей. Мать и дочь замучили до смерти девочку-служанку, взятую из приходского приюта путем нанесения ей побоев, расчленили труп и выбросили останки в канаву, где их обнаружили, но не придали значения, предположив, что это материал, оставшийся после анатомического вскрытия. Спустя четыре года, любовник Сары младшей стал свидетелем ссоры между матерью и дочерью, где упоминались подробности убийства. Он написал письмо в приют, дело получило широкий резонанс. Мать и дочь были доставлены на Боу-стрит в контору Джона Филдинга и началось следствие, в ходе которого обвиняемые возлагали вину друг на друга, рыдали, падали в обморок, а Сара младшая попыталась неудачно сымитировать беременность. В июне 1768 г. состоялась казнь, после которой их тела были отданы в госпиталь для анатомического исследования.

Описываемые события происходили более чем за сто лет до выхода монографии «Psychopathia sexualis» («Половая психопатия») Р. Крафта-Эбинга, введшего в научный обиход понятие «садизм», феномен которого был впоследствии исследован Зигмундом Фрейдом в контексте сексуальных отношений. Эрих Фромм трактовал этот психологический термин шире, как патологическое стремление к неограниченной власти над другими существами, причем наличие сексуального момента возможно, но не обязательно: «Черты садизма проступают в человеческих поступках, в мотивах и целях человеческих взаимоотношений. Чем обусловлено, к примеру, желание человека контролировать жизнь другого человека, почему он находит удовольствие в том, чтобы мучить и унижать людей?»[307] Исходя из классификации садистских тенденций Э. Фромма, персонажи из вышеприведенных эпизодов демонстрируют третий тип, состоящий в «стремлении причинять другим людям страдания или видеть, как они страдают. Страдание может быть и физическим, но чаще это душевное страдание. Целью такого стремления может быть, как активное причинение страдания – унизить, запугать другого, – так и пассивное созерцание чьей-то униженности и запуганности»[308]. Потребность Браунинг и Метьярд в установлении полного контроля над детьми из приюта, беспомощных и неспособных отплатить за унижение и боль, приносило им наслаждение и давало ощущение всемогущества, тем самым, деформируя их психику. Разумеется, психологические особенности личности даже таких «неординарных» преступниц в описываемый период едва ли могли стать предметом криминологического анализа, скорее, их деяния хоть с отдельными оговорками вписались в благополучно бытовавший, если не сказать, доминировавший в европейской христианской культуре