Преступление и наказание в английской общественной мысли XVIII века: очерки интеллектуальной истории - Ирина Мариковна Эрлихсон

Пиксон, проживавшей в деревне недалеко от Эдинбурга. Ее муж занимался рыболовным промыслом, и в одну из его длительных отлучек она завела адюльтер и забеременела. По шотландским обычаям, женщину, уличенную в прелюбодеянии, намеренно усаживали на воскресных мессах на специальное место, чтобы все остальные могли бы лицезреть позор несчастной. В случае Мэри удивительно было то, что ей удавалось долгое время скрывать беременность и избежать этой неприятной процедуры, хотя подозрение у соседей она все же вызвала. По их доносу ее заключили в Эдинбургскую тюрьму и обвинили в детоубийстве. Женщина призналась в грехе измены, но утверждала, что дитя родилось уже мёртвым. Заверения Мэри не убедили судью, и, хотя прямых улик против нее не было (труп ребенка так и нашли) ее приговорили к повешению, после чего тело, помещенное в гроб, было передано ее родственникам, чтобы они отвезли его в деревню для захоронения. Последующие события приняли неожиданный поворот. По дороге они сделали остановку в таверне «Pepper Mill», где крышка гроба сдвинулась и в нем разгоряченные алкоголем путники увидели ожившую Мэри. Ей пустили кровь и уложили в постель. Так как два раза за одно и то же преступление не судят, то Мэри вернулась в деревню, где прожила со своим супругом до 1753 г., до самой смерти отрицая свою вину[283].

Дело Элизабет Чиверс слушалось на сессии в Олд Бейли в июле 1712 г. В возрасте 30 лет она вступила во внебрачную связь с женатым мужчиной, родила дочь, о чем стало известно супруге джентльмена. После скандала, состоявшегося на глазах соседей, Элизабет в состоянии сильного эмоционального возбуждения утопила ребенка в пруду. Уже находясь в заключении, она осознала масштаб совершенного ею злодеяния и в предсмертной речи признала, что совершила убийство в здравом рассудке, и не может жить после этого[284]. «Раскаяние детоубийц после совершения преступления и вся их часто совершенно безупречная прошлая жизнь резко выделяют из всей массы остальных преступниц»[285].

Иногда женщины решали вопрос с нежелательной беременностью самостоятельно, но порой прибегали к услугам повивальных бабок, делавших аборты или пристраивающих незаконнорожденных детей, что также отразилось на страницах «Ньюгейтского календаря». В нашем ужасном списке преступлений, которые человек совершает в отношении себе подобных, нет чреватого более разрушительными последствиями, чем то, о котором мы поведаем», – такова преамбула к описанию дела некоей Элеанор Бир, представшей перед судом Дерби 15 августа 1732 г. по обвинению в производстве абортов[286]. Автор недоумевает, как женщина может достигнуть такой степени жестокости, чтобы уничтожить живой плод в матке, то есть, производить деяние, противное человеческое природе. Явно преувеличено утверждение, что судья за свою практику никогда не сталкивался с такой варварской жестокости, особенно учитывая тот факт, что Элеанор приговорили к 3 годам тюрьмы и двухдневному стоянию у позорного столба, в течение которого публика выражала свое презрение, бросая в нее грязь, тухлые яйца и камни.

С юридической точки зрения складывалось впечатление, что количество дел о детоубийствах, рассматриваемых в судах, было невелико: так в период с 1707 по 1787 гг. в Лондоне и Миддлсексе было официально зарегистрировано 57 подобных случаев. Но реальность расходилась с судебной практикой, и очевидцы отмечали, что «лондонские парки, канавы, мусорные кучи буквально кишели детскими трупами»[287]. Следует признать, что суды порой проявляли удивительную снисходительность детоубийцам: и, если случалось так, что виновных находили, они отделывались легким приговором или оправдывались за недостаточностью улик: «Суровость наказания снижается в XVIII в., и в Суррее, где такое обвинение выдвигается в среднем один раз в год, только 4 женщины приговорены к повешению, а между 1750 и 1800 гг. не казнена ни одна женщина…. Смертная казнь уступает место заключению в исправительные дома, в тюремные больничные палаты»[288].

Хотя в случаях, когда была проявлена исключительная жестокость, как в деле Сары Уилсхерст, приговор суда был суров. Она забеременела в отсутствие мужа, пыталась скрыть беременность, родила дочь, а через три месяца выбросила новорожденную в подвал. На суде выяснилось, что девочка подвергалась систематическим побоям, так как Мэри Белфур, бывшая в течение пяти недель ее няней, утверждала, что видела на голове девочки следы от ударов. Наличие одиннадцати синяков и ран подтвердил осматривавший тело аптекарь. В качестве свидетелей выступили ночной стражник, который извлекал труп, а также предполагаемый отец девочки мистер Генри Жилль, живший в одном доме с обвиняемой. В этой истории удивительно то, что у Сары было десять детей, рожденных в браке, и, по ее словам, она заботилась о них как исключительно нежная мать, что подтвердили ее соседи, вызванные в суд в качестве свидетелей.

«Легко представить тот ужас и те чувства, которые испытывает женщина, забеременевшая вне брака. Она скрывает своё положение от даже самых близких родственников, так как знает, какие тяжелые последствия повлечет за ней это признание», – отмечал М.Н. Гернет. Общепризнанный специалист отечественной криминологии П.Н. Тарновская объясняла склонность некоторых женщин к совершению данного вида преступления «притуплением нравственного чувства»: «У лиц с ослабленными задерживающими центрами, логические операции не в силах справиться с нарастающим стимулом, громкий голос которого настоятельно требует удовлетворения. Чем менее культурен человек, и чем слабее развиты в нем воспитанием центры, задерживающие животные инстинкты, тем, конечно, он легче поддается своим прихотям»[289]. Естественно, что стимулятором, активизирующим животные инстинкты, толкающие женщин на детоубийство, являлись тяжелые социальные и экономические условия. М. Гернет справедливо отмечал тесную связь между экономическими условиями и условиями половой жизни, неблагоприятное сочетание которых приводит к внебрачным рождениям, к детоубийствам, вытравлению плода, к сокрытию трупа новорождённого, к подбрасыванию ребенка. Денежные затруднения, а главное мотив страха и стыда, неизменно присутствующий у женщины, забеременевшей вне брака и ставшей мишенью для общественного осуждения и порицания, сознание одиночества и беспомощности, отрицательное отношение общества к внебрачным сексуальным отношениям и рожденным вне брака детям становились причинами этого специфического женского противоправного деяния, которое занимало прочную нишу в структуре женской преступности XVIII в.

Убийства занимали значительную долю в массиве женских преступлений. Значительную долю жертв составляли члены семей, прежде всего мужья. «Одной из наименее изученных и наиболее тяжелых форм межличностного насилия является насилие между членами одной семьи»[290]. Кто обладает большим потенциалом в совершении насилия над домочадцами – мужчины или женщины? Ответ на этот вопрос не так однозначен, как кажется. В западной социологии существуют два методологических подхода к концептуализации понятия «насилие в семье»: выделяются «common couple violence» и «patriarchal terrorism»[291]. В самом широком смысле патриархат означает политическое и социальное господство мужчин над женщинами и детьми, которое изначально базировалось