Политические сочинения. Том II. Социальная статика - Герберт Спенсер

исполнять воли Божией без такой свободы, то, следовательно, Бог приказывает ему взять эту свободу. Итак, он имеет божеское уполномочие требовать эту свободу. Бог предназначил его для этой свободы, следовательно, он имеет на нее право.

Кажется, нет возможности избегнуть такого заключения. Повторим ряд выводов, которым мы до него доходим. Бог желает человеческого счастья. Человеческое счастье может быть достигнуто только упражнением всех способностей. Следовательно, Бог желает, чтобы человек упражнял свои способности. Но для того, чтобы упражнять свои способности, ему нужна свобода делать все, к чему его естественным образом побуждают способности. Итак, Бог желает, чтобы он имел эту свободу. Следовательно, он имеет право на эту свободу.

§ 3. Это право принадлежит, однако же, не только одному, но всем. Все имеют способности. Все обязаны исполнять волю Божию, т. е. упражнять их. Следовательно, все должны иметь свободу делать то, что необходимо для их упражнения. Итак, все должны иметь право на свободу действий.

Таким образом, неизбежно является ограничение. Если все люди имеют одинаковое право на свободу, необходимую для упражнения их способностей, то свобода каждого должна быть ограничена одинаковой свободой всех. Если, преследуя свои цели, два индивидуума сталкиваются между собой, то движения каждого из них остаются свободными лишь настолько, насколько они не стесняются подобными же движениями другого. Условия существования, в которые мы поставлены, не представляют полного простора для нестесненной деятельности всех; но все так устроены, что имеют одинаковое право на неограниченную деятельность, следовательно, остается одно из неизбежных ограничений: уделить каждому по равной части. Таким образом, мы приходим к основному положению, что каждый человек может требовать полнейшую свободу для упражнения своих способностей, если свобода эта совместна с подобной же свободой каждого другого человека.

§ 4. При одностороннем взгляде закон этот может показаться подлежащим опровержению. Может показаться более удобным ограничить право каждого человека упражнять свои способности тем условием, чтобы он не вредил никому другому, чтобы он не причинял никому другому страдания. Хотя, на первый взгляд, подобное выражение закона кажется также удовлетворительным, но оно допускает ложные выводы. Справедливо, что люди не могут употреблять своих способностей, оскорбляя друг друга, если они хотят удовлетворить условиям наибольшего счастья, постановленным в предыдущей главе. Но несправедливо, что всякий, во избежание страданий другого, должен воздерживаться от полного упражнения своих способностей; а следует достигнуть, чтобы у каждого способности были таковы, чтобы их полное упражнение не стесняло другого. В этом именно и заключается различие. Причинение страданий может иметь две причины. С одной стороны, ненормально устроенный человек может сделать что-нибудь неприятное для нормальных чувств его соседа, в этом случае он поступает дурно; с другой – поведение нормально устроенного человека может ожесточить ненормальные чувства его соседей. В этом случае недостаток не со стороны его поведения, а со стороны свойств его соседей. При таких обстоятельствах надлежащее отправление его способностей справедливо, хотя оно и причиняет страдание; и исправление зла должно заключаться в изменении тех ненормальных чувств, которыми страдание причинено.

Возьмем несколько примеров для объяснения этого различия. Честный человек открывает мошенника в своем друге, которого он считал хорошей личностью. У него есть известные возвышенные инстинкты, которые внушают ему отвращение к мошенничеству. Он дает полную свободу этим инстинктам и прекращает знакомство с недостойным. Хотя он таким образом и причиняет страдание, но не преступает закона. Зло не должно быть приписано неправильному употреблению его способностей, но безнравственности человека, который страдает. Протестант в католической стране отказывается обнажать свою голову, когда проходит процессия с пасхальным агнцем. Повинуясь таким образом внушению известного чувства, он возбуждает неудовольствие в зрителях; если бы приведенное выше выражение закона было правильно, его бы следовало за это порицать. Но вина тут не на его стороне, а на стороне тех, которые оскорбляются. Вина заключается не в том, что он обнаруживает таким образом свое убеждение, а в том, что они обладают такой деспотической нетерпимостью по отношению к убеждениям других. Сын женится, к крайнему неудовольствию своего отца и своего семейства, на женщине во всех отношениях прекрасной, но не имеющей приданого. Следуя таким образом стремлениям своей природы, он может причинить много горя своим родственникам; но из этого не следует, что его поведение дурно, скорее следует, что те чувства дурны, которые оскорблены его поведением.

Подобные случаи встречаются постоянно, стеснять тут деятельность способности для того, чтобы не причинить страдания другим, значило бы останавливать правильное отправление способностей в одних людях для того, чтобы допустить неправильное их отправление в остальных. Сверх этого, соблюдение подобного правила не предупреждает страдания, хотя это и кажется с первого раза. Человек, который стесняет себя таким образом, чтобы не причинить страдания своим ближним, сам страдает. Которая-нибудь сторона должна страдать, и остается решить, которая из двух. Должен ли протестант, чтобы не оскорбить духа нетерпимости своего соседа, католика, показывать благоговение перед тем, чего он не уважает, выражать таким образом ложь и оскорблять свою потребность добросовестности? Или ему следует дать свободу здоровому чувству искренности и независимости и оскорбить нездоровое ханжество? Следует ли честному человеку подавлять чувства, которые делают его честным, из опасения, чтобы их проявление не причинило страдания негодяю? Или ему следует уважать свои благородные чувства и оскорблять низкие чувства другого? В этих случаях ясно, что никто не может затрудниться в выборе. Рассмотрим дело в самом его существе. Вспомним общий закон жизни, что упражнение или удовлетворение способностей увеличивает их силу, и, наоборот, их стеснение и причинение им страданий ослабляет их. Отсюда следует, что, если действие нормальной способности стесняется для того, чтобы предупредить страдание ненормальных способностей других людей, эти ненормальные способности сохраняют всю свою деятельность и силу, а нормальные ослабляются и делаются ненормальными. При противоположных обстоятельствах нормальные способности остаются в своей силе, а ненормальные ослабляются и делаются более нормальными. В первом случае страдание вредно, потому что оно замедляет появление таких форм человеческой природы, при которых способности каждого могут иметь полную свободу действий, не стесняя подобные же способности всех. Во втором случае страдание благодетельно, потому что оно приближается к подобным формам. На основании всего вышеизложенного нужно признать правильным только первый способ выражения закона, так как он непосредственно вытекает из условий социального существования; всякое изменение в выражениях, подобное вышеизложенному, неизбежно приведет во многих случаях к образу действий, абсолютно вредному.

Мы, однако же, допускаем несовершенство в выражениях противоположного свойства, если говорим, что каждый человек должен иметь полную свободу упражнять свои способности, если только он не стесняет этим подобной же свободы другого. Мы найдем, что во многих случаях вышеприведенный способ выражения