Литературные первопроходцы Дальнего Востока - Василий Олегович Авченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Джек Лондон, в 1902 году погрузившийся, переодевшись бродягой, в трущобы лондонского Ист-Энда, – не Чеховым ли вдохновлялся?
Чехов как персональный магнит
У Дальнего Востока сравнительно немного литературных брендов. Александр Фадеев и Владимир Арсеньев у Приморья, тот же Арсеньев и Николай Задорнов у Хабаровска, Юрий Рытхэу и Олег Куваев у Чукотки, Варлам Шаламов и Альберт Мифтахутдинов у Магадана… Дальний Восток, занимающий по площади треть страны, похож на архипелаг. Слишком далеки даже друг от друга, слишком малы и немногочисленны здешние человеческие поселения и слишком мало между ними связующих путей. Наиболее подходящий образ для понимания Дальнего Востока – Курилы: далёкие, оторванные от материка, оспариваемые. Характерная фигура речи – выражение «на материк», используемое отнюдь не только островитянами.
На Сахалине – всё имени Чехова. В Александровске-Сахалинском – бывшем посту Александровском, где писатель впервые ступил на островную землю, – имеется музей «Чехов и Сахалин». В Южно-Сахалинске – музей книги «Остров Сахалин». Есть на Сахалине и городок Чехов (до 1947 года – Нода). В сувенирных лавках – магниты: медведи, каторжные кандалы, красная икра и – Чехов. Пошловатое соседство, но на самом деле понятное: икра и Чехов – главные русские экспортные гордости вместе с газом и «калашниковым». Сила чеховского притяжения не должна слабеть. Хорошо бы «намагнитить» и других писателей, обогатив смысловое поле вокруг безделушек, украшающих обывательские холодильники.
В 1904 году литератор, военный юрист Борис Александрович Лазаревский[225], заброшенный судьбой в прифронтовой Владивосток, был угнетён обстановкой. Чехов в письме из Ялты его успокаивал: «Во Владивостоке в мирное время, по крайней мере, живётся нескучно, по-европейски…» Хвалил местную рыбу, вспоминал о ките, которого наблюдал во Владивостоке с одной из сопок в районе улицы Набережной (в 2018 году на этом месте установили памятник писателю). «Впечатление, одним словом, осталось роскошное!»
Менее известно, что в 1890 году – по горячим следам – Антон Чехов писал Алексею Суворину совсем другое: «О Приморской области и вообще о нашем восточном побережье с его флотами, задачами и тихоокеанскими мечтаниями скажу только одно: вопиющая бедность! Бедность, невежество и ничтожество, могущие довести до отчаяния. Один честный человек на 99 воров, оскверняющих русское имя».
Чему доверять больше – моментальному впечатлению или отстоявшимся воспоминаниям? Честными и по-своему справедливыми представляются обе оценки.
…В упомянутом письме Лазаревскому Чехов хвалил тихоокеанские устрицы, которые пробовал во Владивостоке. Писал, что хочет уже «в июле или в августе» 1904 года снова поехать на Дальний Восток – врачом на Русско-японскую войну. «Если здоровье позволит».
Здоровье не позволило. На Дальний Восток Антон Павлович Чехов больше не попал. 44-летний писатель умер в июле 1904 года, не дожив до конца войны и передачи Южного Сахалина Японии. Вернулся в Россию с немецкого курорта Баденвайлер неживым, в вагоне с надписью «Устрицы» – только в нём имелся холодильник.
Дебри капитана Чжанге:
Владимир Арсеньев
БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Владимир Клавдиевич Арсеньев – путешественник, писатель, учёный. Родился 29 августа (10 сентября) 1872 года в Санкт-Петербурге в многодетной семье железнодорожного служащего Клавдия Фёдоровича Арсеньева и Руфины Егоровны Кашлачёвой. В 1895 году окончил пехотное училище, впоследствии дослужился до подполковника.
В 1897 году женился на Анне Кадашевич (в этом браке родились двое сыновей: Владимир – продолжатель рода – и умерший в двухлетнем возрасте Олег), в 1919-м – на Маргарите Соловьёвой (в этом браке родилась дочь Наталья).
С 1900 года живёт и работает на Дальнем Востоке. Руководитель экспедиций по военно-географическому, этнографическому, естественно-научному изучению региона. Наиболее продолжительными и продуктивными стали походы 1906, 1907 и 1908–1910 годов. В начале 1910-х осуществил ряд экспедиций по борьбе с хунхузами, нелегальными мигрантами, китайскими браконьерами. При Временном правительстве – комиссар по делам туземных народностей Дальнего Востока.
В советское время занимался научной, преподавательской, общественной деятельностью в Хабаровске и Владивостоке, публиковал статьи и книги, самые известные из которых – «По Уссурийскому краю: Путешествие в горную область Сихотэ-Алинь» (1906–1917) и «Дерсу Узала: Из воспоминаний о путешествии по Уссурийскому краю в 1907 году» (1917).
Умер от крупозной пневмонии 4 сентября 1930 года во Владивостоке. Похоронен на военном кладбище на Эгершельде, в 1954 году его прах перенесён на Морское кладбище Владивостока.
* * *
Когда 28-летний поручик Владимир Арсеньев в 1900 году добился перевода из Польши на Дальний Восток, на тихоокеанском рубеже империи уже стояли города, строился Транссиб, были написаны и прочитаны гончаровский «Фрегат “Паллада”» и чеховский «Остров Сахалин»…
И всё-таки именно Владимир Арсеньев по-настоящему открыл эти восточные земли России и миру.
Странным образом эта личность остаётся будто бы в тени, несмотря на её далеко не локальное значение. Наследие Арсеньева напоминает айсберг: он до сих пор толком не прочитан.
Есть Арсеньев хорошо известный – «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала». Есть малоизвестный – «Материалы по изучению древнейшей истории Уссурийского края», «Краткий военно-географический и военно-статистический очерк Уссурийского края», «Китайцы в Уссурийском крае»… Есть совсем неизвестный: письма, дневники, многие из которых не то что не публиковались – не разбирались. Лишь в XXI веке владивостокское издательство «Рубеж» начало выпуск первого Полного академического собрания сочинений Владимира Арсеньева; вышло три тома из шести, готовится четвёртый.
Но даже хрестоматийный Арсеньев на самом деле тоже недопрочитан, недоосмыслен, загнан в тесную резервацию «краеведов». Виной тому – не только наши леность и нелюбопытность, но и его леонардовско-ломоносовская необъятность. Владимира Арсеньева, объединившего в себе, по слову Максима Горького, Альфреда Эдмунда Брема[226] и Джеймса Фенимора Купера[227], нельзя числить по какому-то одному ведомству – военному, литературному, таёжному или научному. Разведчик, географ, археолог, эколог, командир спецподразделения по борьбе с хунхузами и браконьерами, лирик, мистик, этнограф, прозаик, музейщик, лингвист, орнитолог, защитник коренных малочисленных народов… – перечислять его ипостаси можно долго.
Нужен ли нам сегодня Владимир Арсеньев? По картам его никто уже не ходит, есть GPS. Наука шагнула вперёд. Может быть, практическая ценность трудов Арсеньева осталась в прошлом?
Не осталась. Целый ряд его мыслей и работ не потерял в актуальности ни грамма.
Важна и сама личность Владимира Арсеньева – интеллектуала и пассионария. Его жизнь – нечастый в России пример самореализации путём не покорения, а, напротив, оставления столицы. Его решение перевестись на восток оказалось снайперски точным. Останься Арсеньев в Европе – он не стал бы тем, кем стал, дослужись хоть до генерала.
Дорога на восток: «Мне сопутствовала счастливая звезда»
Он говорил, что стал военным «по недоразумению», но без армии Владимира Арсеньева бы не было. Взять хотя бы то обстоятельство, что географию в Санкт-Петербургском пехотном юнкерском училище ему преподавал Михаил Ефимович Грум-Гржимайло[228] – брат знаменитого путешественника Григория Ефимовича Грум-Гржимайло[229], участник
