Литературные первопроходцы Дальнего Востока - Василий Олегович Авченко

свет в 1895 году. В каждую эпоху она может прочитываться по-новому, взаимодействуя с меняющейся реальностью и эволюционирующим читательским сознанием.

Читать «Остров Сахалин» нужно в связке с очерками «Из Сибири» (1890), написанными по пути на остров. Они начинаются примечательным диалогом с возницей, как будто задающим тон всему последующему:

«– Отчего у вас в Сибири так холодно?

– Богу так угодно!»

Дальше, уже на Сахалине, Антон Чехов не устаёт пугать читателя местным климатом. Например: «Сильные морозы зимою и сырость в течение всего года в Александровске ставят чернорабочего в положение иной раз едва выносимое, какого он при той же работе, например при обыкновенной рубке дров, не испытал бы в России». Или: «Владивостокский городской голова как-то сказал мне, что у них во Владивостоке и вообще по всему восточному побережью “нет никакого климата”, про Сахалин же говорят, что климата здесь нет, а есть дурная погода, и что этот остров – самое ненастное место в России. Не знаю, насколько верно последнее; при мне было очень хорошее лето, но метеорологические таблицы и краткие отчёты других авторов дают в общем картину необычайного ненастья». Ещё: «Небо по целым неделям бывает сплошь покрыто свинцовыми облаками, и безотрадная погода, которая тянется изо дня в день, кажется жителям бесконечною. Такая погода располагает к угнетающим мыслям и унылому пьянству».

Угнетающим мыслям поддался и сам Чехов: «Налево видны в тумане сахалинские мысы, направо тоже мысы… а кругом ни одной живой души, ни птицы, ни мухи, и кажется непонятным, для кого здесь ревут волны, кто их слушает здесь по ночам, что им нужно и, наконец, для кого они будут реветь, когда я уйду».

Писателю трудно было считать тогдашний Дальний Восток Россией: «…Боже мой, как далека здешняя жизнь от России! Начиная с балыка из кеты, которым закусывают здесь водку, и кончая разговорами, во всём чувствуется что-то своё собственное, не русское. Пока я плыл по Амуру, у меня было такое чувство, как будто я не в России, а где-то в Патагонии или Техасе… Мне всё время казалось, что склад нашей русской жизни совершенно чужд коренным амурцам, что Пушкин и Гоголь тут непонятны и потому не нужны, наша история скучна, и мы, приезжие из России, кажемся иностранцами».

В обыденной речи с противопоставлением Дальнего Востока и России можно столкнуться до сих пор, но теперь оно имеет чисто географический смысл и используется для удобства – чтобы не добавлять каждый раз «остальная Россия» или «Центральная Россия». Культурной пропасти, о которой говорит Антон Чехов, давно нет. За минувший век с лишним страна стала более или менее однородной, хотя со стороны в это бывает непросто поверить.

Антон Чехов порой говорит о Сибири и Дальнем Востоке со страхом и даже, пожалуй, брезгливостью, как какой-нибудь маркиз де Кюстин[207], автор записок «Россия в 1839 году». Местная интеллигенция, по Чехову, «от утра до ночи пьёт водку», причём «неизящно, грубо и глупо» (ладно бы пила умно). Женщины «жёстки на ощупь» – эти слова едко припомнят Чехову владивостокские фельетонисты (интересно, что Антон Павлович предвосхитил сатирика Михаила Николаевича Задорнова[208], нелестно отозвавшегося о владивостокских женщинах и после вызванного этим скандала переставшего ездить во Владивосток). О Томске Чехов написал, что этот «скучнейший город» не стоит «гроша медного», из-за чего в 2004 году томичи поставили писателю откровенно карикатурный памятник. Пожалуй, только о Красноярске Антон Павлович отозвался доброжелательно: «Самый лучший и красивый из всех сибирских городов… Какая полная, умная и смелая жизнь осветит со временем эти берега!» (но и то – «со временем»). О Николаевске-на-Амуре Чехов пишет: единственное светлое место в истории города – само его основание. «Обыватели ведут сонную, пьяную жизнь… Пробавляются поставками рыбы на Сахалин, золотым хищничеством, эксплуатацией инородцев». Контрабандисты даже не скрывают своей профессии. Нравственность – «какая-то особенная, не наша».

Потом, уже на Сахалине, Антону Чехову рассказали такую легенду: «Когда русские заняли остров и затем стали обижать гиляков, то гиляцкий шаман проклял Сахалин и предсказал, что из него не выйдет никакого толку.

– Так оно и вышло, – вздохнул доктор».

Писателя сразу предупредили: жить на острове «тяжело и скучно», отсюда все бегут – «и каторжные, и поселенцы, и чиновники».

После были различные призывы и госпрограммы – как царского, так и советского извода; Сахалин активно заселялся, но к концу ХХ века остров вернулся к чеховскому статус-кво: отсюда по-прежнему уезжают, хотя нынешний Сахалин – место куда более комфортное и живое, чем былая каторга, не говоря уже о том, что сказочно красивое. Исторического максимума население Сахалинской области достигло в 1991 году – 715 тысяч человек. За следующие три десятилетия сократилось до 488 тысяч.

Уже при Чехове жители Сахалина считали обетованной землёй расположенное к юго-западу от острова Приморье – «Южно-Уссурийский край». В 1990-х началось бегство и из Приморья – 2,3-миллионный край без войны потерял более 400 тысяч человек. Но, конечно, по сравнению с остальным Дальним Востоком и особенно «северами» Приморье выглядит благодатным краем: юг, тёплое летом море, наличие какой-никакой работы, элементарных дорог…

Транспортные тарифы, указывает Чехов, на Сахалине неимоверно высоки, а пароходы разгружаются «томительно долго», причём это – «горькая участь всех наших восточных портов». Звучит очень актуально, особенно в контексте превращения Владивостока в «свободный порт» и многочисленных связанных с этим проблем.

На острове свирепствует туберкулёз, причём Антон Чехов – врач по профессии и сам чахоточный – называет причинами заболевания не только климат и лишения, но и «тоску по родине».

Даже красоты природы не перебивают общего угнетающего ощущения: «Предубеждение против места засело так глубоко, что не только на людей, но даже на растения смотришь с сожалением, что они растут именно здесь, а не в другом месте». Или: «Послушать каторжных, то какое счастье, какая радость жить у себя на родине! О Сахалине, о здешней земле, людях, деревьях, о климате говорят с презрительным смехом, отвращением и досадой, а в России всё прекрасно и упоительно; самая смелая мысль не может допустить, чтобы в России могли быть несчастные люди, так как жить где-нибудь в Тульской или Курской губернии, видеть каждый день избы, дышать русским воздухом само по себе есть уже высшее счастье».

Это – к вопросу о психологии в том числе и современных дальневосточников, столь многие из которых стремятся поскорее уехать «на Запад» («Запад» – всё, что за Байкалом, если смотреть с востока), хотя не всегда можно вполне понять – почему.

Антон Чехов нашёл слова: «предубеждение против места»; очень точное и мудрое замечание.

То ли со времён Чехова многие черты дальневосточной жизни не изменились, то ли он сам запрограммировал будущее в своей книге-матрице?

Об уроженцах Сахалина Антон Чехов писал: «Рождение каждого нового человека в семье встречается неприветливо; над колыбелью ребёнка не поют песен