Хаос звезд - Кирстен Уайт

— У тебя всё хорошо?

— Не знаю. В этот раз мне тяжело. Не так, как раньше. Я хочу, чтобы ты вернулась домой и помогала мне. Но сны не прекращаются и я не стану звать тебя обратно, здесь опасно.

Я хочу злиться на неё за то, что она хочет, чтобы я чувствовала себя виноватой, но я, и правда, никогда не слышала её такой.

— А что Осирис? Пусть он помогает тебе. И тебе стоит позвать сестру. — Нефтида выручила меня, и, наверное, она знает большинство заклинаний и амулетов, которые делает мама.

— Она уже здесь. Она меня здорово успокаивает и помогает, не то, что Хаткор, которая даже не позволяет Гору приходить ко мне. Она странно ведёт себя в последнее время.

— Что ж, я рада, что с тобой Нефтида. С тобой всё будет хорошо. Так?

— О, уверена, что так и будет. Я не хочу, чтобы ты волновалась из-за меня.

Она Богиня. С чего мне волноваться из-за неё? Мне не нравится её голос, он такой… нормальный. И я не могу не вспоминать те вплетённые в мои сны воспоминания, то, что происходило в них с ней. Но нет. Она бессмертна.

Я никогда не видела её беременной, вот и всё. Так, наверное, у неё всегда.

— Пусть Нефтида сделает тебе тот медовый чай. В кладовке есть всё, что нужно. Я напишу тебе сегодня, хорошо?

— Хорошо. Пока, сердечко.

— Пока. — Я захлопываю телефон и вздыхаю. Мне не нужно беспокоиться за неё. Она же Богиня. А её сестра — другая Богиня и помогает ей.

— Всё в порядке? — Спрашивает Рио.

— Всё прекрасно.

Он одаряет меня взглядом, в котором читается, что он знает, что это не так, и хочет узнать почему. Потом выражение его лица меняется, и он откидывается назад, самоуверенно улыбаясь.

— Я знаю, что тебе нужно. Пошли. — Он берёт мой мусор, выбрасывает, и мы идём обратно. С одного края гавань окаймлена старым, заросшим слизисто-зеленым бетоном, сдерживающим воду, а с другого старыми, но не слизистыми, людьми, продающими всякие безделушки, преимущественно связанные с идеей того, что разноцветная майка — это то, что всем необходимо купить на отдыхе.

Массивный авианосец возвышается над нами, словно плавающий небоскрёб. Ещё несколько кораблей плавно подскакивают где-то вдали, они все теперь музеи. Мы подходим к ресторану из тёмной, высушенной древесины, встроенный в пирс над водой. Вне сомнений, он кишит людьми.

— Хорошая еда? Я уже наелась.

— Жди здесь, — торжественно предупреждает Рио.

Складывая руки и награждая грозным взглядом, дающим ему понять, что я не собираюсь ждать долго, я отворачиваюсь и смотрю на проезжавших мимо велорикш. Их водители разговаривают между собой на восточных языках, в основном жалуясь на жару и на то, что люди не оставляют им чаевые.

Мой телефон вибрирует в кармане и, задерживая дыхание, я вынимаю его, ожидая, что это снова мама. Вместо мамы приходит сообщение от Тайлер. Она спрашивает, в силе ли просмотр фильмов сегодня вечером. Я даже могу правильно расставлять знаки препинания в своём ответном сообщении. Я отвечаю, что «да» и что я очень хочу её видеть. Мы всё ещё ждём одобрения плана для зала, и наши смены частенько не совпадают. Я заканчиваю писать ответ, когда Рио выходит с двумя стаканами.

— Итак, — говорит он, сияя, — с каким вкусом ты хочешь? Ярко-синий сахар или ярко-оранжевый сахар? У них ещё есть розовый сахар, но мне думается, что это не в твоём стиле.

Я протягиваю руку к стакану с синей жидкостью. Мои пальцы касаются его руки, и у меня появляется такое странное ощущение, что я чуть не переворачиваю стакан, одёргивая руку.

— Что это?

— Никогда не пила слуши?

— Неа.

— Пожалуй, самое лучшее из того, что создано. Пробуй. Давай!

Я делаю глоток, и мельчайшие частички сладкого льда бегут по моему языку и покрывают горло замороженной сладостью, пока все они не оседают в желудке со странным, обжигающим чувством холода. Я смеюсь от удовольствия. Я делала всё возможное, чтобы убедить Исиду в необходимости покупки холодильника с морозилкой на кухню, когда я переделывала её. Она до сих пор убеждена, что если есть что-то холоднее комнатной температуры, то обязательно заболеешь.

Лёд, даже не обсуждался.

— Это самый страшный кошмар моей матери! Я пью ледяной сахар в компании с греком!

Лицо Рио сияет. Так, общаясь и замораживая свои челюсти, мы идём в сторону парковки в нескольких кварталах от гавани.

— А, эй! — Он останавливается и вытаскивает свой телефон, потом встаёт рядом со мной и вытягивает его вперёд перед нами. — Высовывай язык.

— Что ты делаешь?

— Фотографирую!

— Зачем?

— Тебя точно нет в Фейсбуке. Это то, что тинэйджеры обычно делают. Мы фотографируемся.

— Это… прикольно?

Он смеётся.

— Просто высовывай язык.

Подозрительно поднимая на него бровь, я делаю то, о чём он просит, и вижу, что мой язык становится не естественного синего цвета. Он прижимается ко мне, вытягивая камеру на расстояние руки, и делает фото, на котором мы оба высовываем языки. Он подносит камеру ближе и показывает мне фотографию, и…

Я выгляжу там такой счастливой. Просто поразительно! Я давно не видела своих фотографий, но на этой, я выгляжу… о, потоп, Тайлер права. Я всегда выгляжу злой. И если я выгляжу счастливой на этой фотке, то Рио сияет подобно целому созвездию радости.

— Хочешь, я тебе тоже пришлю? — Спрашивает он, и я киваю. Он живо водит пальцем по телефону, и я могу сделать пару шагов, чтобы отдалиться от его плеча, которое трётся об меня.

— А, да, точно. Тайлер устраивает просмотр фильмов вечером. — Он смотрит на меня, ожидая ответ, и его лицо такое открытое и счастливое, отчего мне становится не по себе.

Я так много времени провела в злобе. Я устала от этого. Я хочу всегда быть счастливой, как Рио.

— Я приду.

— Здорово! Я не говорил тебе, но моя мама полностью переделала комнату по твоему совету. Я записал всё, что ты говорила. Ей очень нравятся твои идеи. Поэтому ты должна прийти и увидеть плоды своей гениальности.

— И машина для приготовления поп-корна есть?

— Появилась самой первой.

— Не стану и мечтать о другом месте.

Вот так, спустя три часа я устраиваюсь поудобнее на диване в тёмной комнате, для которой планировала дизайн, абсолютно счастливая.

И вот так, спустя три часа и пятнадцать минут, я чувствую, как рука Рио скользит в мою.

Та секунда перед тем, как я отвожу руку в сторону, перед тем, как включается мой мозг, воля и решительность — волшебная. Настоящее волшебство, не как эти тупые священные амулеты, требующие специальных заклинаний, которые Айседоре, даже не известны. Это электричество, и бабочки, и чувство, что вся вселенная вдруг выстраивается в нужном порядке, и открывается в новом виде и качестве.

Я одёргиваю руку. Это слишком. Я не… Я не могу чувствовать этого. Я не могу делать это. Я встаю и вылетаю из комнаты, прежде чем он может закончить говорить моё имя, выбегаю из дома и пускаюсь в долгий путь домой со слезами в глазах.

Бабочки — это глупые, хрупкие существа, у которых прекрасная, но короткая жизнь.

Электричество убивает людей. Мне не нужен кто-то, кто вдруг забирается ко мне в душу и выталкивает оттуда то, кем была я, того человека, которым я уже решила быть. Этим чувствам нет места в моей жизни, и я не позволю себе влюбляться без памяти, любить и позволить любви захватывать и разрушать меня.

Любовь — не волшебство. Как и моя семья, как моё место во вселенной — это что-то, что я не могу сохранять, то, что не может длиться вечно.

Уж лучше я потеряю Рио до того, как когда-либо обрету.

Я стою напротив фрески, глядя на изображение матери, склонившейся над мёртвым телом отца, со всей любовью собирающей его по кускам, чтобы снова оживить.

— Айседора, — говорит она из-за спины, но я не поворачиваюсь. И не буду. Она так и продолжает попытки говорить со мной, объясняться, но я ей не позволяю. Я не хочу слышать, как она притворяется, будто любит меня, будто я что-то большее, чем умное решение проблемы пополнения рядов почитателей.

— Айседора, — повторяет она и на этот раз её голос твёрдый и резкий, отчего за моим правым глазом начинает формироваться головная боль. Я по-прежнему стою к ней спиной, поэтому она обходит меня, вставая между мной и той фреской.

— Пожалуйста, — говорит она, и я не могу узнать тон её голоса. Я слышу, как она говорит нежно и приятно, но сейчас в её голосе слышится… отчаяние. — Пожалуйста, поговори со мной.

Позволь мне помочь тебе.

Я делаю шаг назад, сужаю глаза, складываю руки на груди.

— Я не могу сделать так, чтобы ты замолчала, но мне никогда не придётся снова слушать тебя.

В её глазах загорается ярость, но он быстро гаснет от какой-то внутренней грусти, от чего-то, что на долю секунду заставляет меня захотеть шагнуть к ней и заключить в объятия.