Хаос звезд - Кирстен Уайт

Быстренько возвращаюсь в детскую и хватаю валик, приступаю к противоположному концу оставшейся стены. Я рада, что Рио работает быстро, ненавижу грунтовать стены. После грунтовки всё тело ноет, при этом она ничего не завершает, а наоборот лишь готовит почву для ещё большей работы. Рио не говорит, только тихонько подпевает музыке с закрытым ртом, в то время как тщательно и методично красит.

— Что это? — Спрашиваю я. Мы оба продолжаем смотреть на наши валики, двигаясь медленно, но уверенно навстречу друг к другу.

— Хмм?

— Эта песня. «Оу, привет, не обижайся, что я переспал с тобой и утром ушёл, ни слова не говоря, потому что однажды кто-то полюбит тебя». Серьёзно?

Он смеётся.

— Не знаю, здесь есть правильный посыл: все мы обязательно найдём свою любовь.

— Что это за посыл?! Это лишь оправдание! Он говорит, что это нормально использовать её просто потому, что однажды кто-то и вправду полюбит её, а не он. Этот крендель заслуживает кастрации, если тебе интересно моё мнение.

Рио давится смехом.

— Почаще напоминай мне никогда тебя не злить.

— Как хочешь. Так о чём я? Он использует её, она плачет и ждёт того дня, когда придёт тот, кто не будет использовать её. Что это будет за жизнь? Да пошло оно всё. Я могу быть целой и без того, чтобы зависеть от кого-то. Большое спасибо.

— В любом случае нельзя полюбить кого-то, в романтическом смысле, пока сам не будешь целым. В этом смысле ты права.

— Но если ты целый, тебе не нужно кого-то любить.

— Но как ты можешь быть целой, если избегаешь этого пласта твоей жизни?

— Романтика — не есть требование для счастливой жизни.

— Целиком и полностью не согласен. Но как бы ты не относилась к романтике, любовь определённо есть требование. Как и твоя семья. Ты не можешь быть целой без неё, так?

Они могут быть целым без меня. Всё, что они делают — это рожают нового ребёнка, новую батарею для промывки мозгов в прославление их. Я гневно прижимаю валик к стене, отчего больше краски, чем нужно выдавливается из его пор и портит мой ровный мазок.

— Семьи создают дыры. Они не заполняют их.

Отлично! Теперь мне приходится ещё раз пройти по этой секции, чтобы выровнять слой краски. Прежде, чем я заканчиваю, Рио приближается и стоит совсем рядом со мной.

— Прости. — Его голос звучит мягко, и он стоит там, в ожидании, пока я не смотрю на него. — Хочешь поговорить об этом?

Я чувствую, как его глаза поглощают меня, их переполняют доброта и понимание. Понимаю, что не могу ему рассказывать. Часть меня хочет ему рассказать, больше, чем что-либо и когда-либо, излить всю свою боль, предательство и годы душевной боли. Выпустить это из себя, вывалить на него и, в конце концов, освободиться от того давления, которое я сдерживаю, пока не почувствую, что вот-вот лопну от приступа боли и не буду сильно стараться не переживать об этом.

Я бросаю валик на полотно.

— Как насчёт похода в ресторан, Рио-волшебник? Мне нужно поесть.

Он улыбается и разглаживает остатки того неудачного пятна.

— Это можно.

Глава 9

Сет приложил слишком много усилий для расправы с Осирисом, чтобы позволять волшебным образом зачатому наследнику воссесть на трон, который он законно украл. Несмотря на то, что Сет старше, сильнее и могущественнее, у него нет того, что имеет Гор — Исиды. Исида выкрала Гора и унесла подальше посреди ночи, скрывая его от опасности, желая выждать время, пока он достигнет возраста, чтобы наследовать трон. Она заручилась поддержкой семи скорпионов, чтобы защитить её сына. Когда местные деревни отказывались приютить их, скорпионы были в ярости. Объединив свой яд, они ужалили младшего сына одного из жителей деревни. Он был на грани жизни и смерти, его мать вне себя от горя, когда на арене появилась Исида, чтобы спасти мальчика, находящегося уже у самых врат смерти. Его мать была вне себя от радости и отдала Исиде всё, что у неё было. Естественно, никто не решился заявлять, что всё началось по вине Исиды, и это её скорпионы крутились неподалеку.

— О, иди ты! — Смеюсь я с полным ртом сэндвича. Вчера Рио водил меня в место с «лучшими» суши во всей окрестности. Меня не впечатляет угорь, но ролл «Калифорния» мне нравится. Правда, я не оценила водоросли. С точки зрения фактуры и вкуса, они не имеют большого значения.

Зато сегодняшней едой я наслаждаюсь без каких-либо усилий.

— Нет, правда, — говорит он.

— Тебе не может нравиться эта статуя. Она же отвратительна.

— Она мне, действительно, очень нравится. — Лицо Рио серьёзное, но его глаза подводят его — это весело пляшущие сапфиры. — Она выполнена со вкусом, но недооценена. Как бюст в натуральную величину, который мама поставила в нашей прихожей.

Я фыркаю, едва сдерживаясь от того, чтобы не выплеснуть то, что во рту. Мы сидим на траве в заливе, вокруг нас деревья, напротив одной из самых странных статуй, что я когда-либо видела.

Это моряк, откинувший назад женщину в страстном поцелуе, она огромная. Поглощающая, я бы сказала.

— Я, наверное, достаю до верха её туфли. Издалека статуя смотрится нормально. Пока не подходишь ближе, как сразу — бам! Огромные гиганты, целующиеся на траве. Вообще, я думаю, так можно называть эту скульптуру.

— Если ещё не назвали, то стоит так назвать, — Рио довольно откидывается назад, когда мы наблюдаем, как туристы фотографируются на фоне этих бегемотов.

— И почему такая поза? У неё спина, наверное, отваливается уже после стольких лет, пока она так выгнута.

— Эта поза взята с по-настоящему знаменитой фотографии.

— Ха. Наверное, она лучше на фотографии смотрится.

— Да. Как твой сэндвич?

— А, ну, знаешь, так себе.

— Честно?

Я пожимаю плечами.

— Ела и получше.

— Это поэтому ты так быстро проглотила его.

Я слизываю остатки огуречного соуса с обёртки.

— Не люблю, когда еда пропадает.

— Ммм… хмм. — Он смотрит на меня с подозрением, и я пытаюсь избегать признаваться в том, насколько прекрасный тот сэндвич. Он не шутит — это лучшая греческая еда в моей жизни, что не о многом говорит. Вообще, мама никогда не даст согласие на её приготовление, но всё же.

— Ладно, хорошо, — говорю я. — Мне он так понравился, что, даже откажусь от прошлых друзей, от свиданий, чтобы завести таких вот маленький сэндвичных малышей. В любом случае, не стоит верить в то, что эта еда — заслуга греков.

— Нет?

— Неа. Перчёное мясо? Клёвый огуречный соус? Точно украдено. Вы — греки, и ваша культура — воры.

— Разве, если брать что-то и улучшать, считается воровством?

— Давай добавлять заблуждения о превосходстве к списку того, что не так с тобой.

— Со мной или всеми греками?

— С тобой. Я стараюсь не настраивать тебя против своих же.

— Довольно справедливо. Ты ведь знаешь, что твоё имя греческое?

Я резко выдыхаю.

— Оно не греческое.

— Греческое. Посмотри в интернете. Айседора означает дар луны.

— Нет, оно означает дар Исиды, которая также Богиня луны. И поэтому греки пошли дальше и украли поклонение египетским Богам, так что технически имя египетское, а не греческое.

А также оно доказательство того, в каком отчаянии потом находилась моя мать, когда обнаружила, что есть версии её имени и Осириса после того, как они наделали такое жуткое количество детей. Спустя двести лет она бы не тронула ничего, что, даже мельком напоминало бы греческое по происхождению.

Так, постойте. Рио специально искал значение моего имени. Он не мог просто знать его. Это то, что друг станет делать. Правильно? Правильно.

Откуда-то доносится странный приглушённый звук, напоминающий жужжание, и я не думаю о нём, пока Рио не поддевает меня локтём.

— Это не твой телефон?

— А, да, — хмурюсь я, доставая его. Я всё ещё не привыкла принимать звонки. Когда я вижу имя звонящего, мой желудок сжимается. Кстати, о Богине луны.

— Грёбаный потоп, — бурчу я, нажимая на «ответить». — Что?

— Привет, сердечко.

— Мама? Связь плохая. Говори громче. — Я едва слышу её. Её голос звучит очень слабо.

— Прости, дорогая. Я сейчас так устаю. Ты не писала мне.

Я закатываю глаза, радуясь, что она не может видеть меня через телефон. Мне запрещается закатывать глаза дома. Поэтому я ещё раз так делаю в качестве бонуса.

— Я не писала, потому что не о чем писать.

На несколько секунд в телефоне наступает гробовая тишина. Ну да, она звонит мне и, даже не хочет говорить. Мне следует говорить ей, что я гуляю в парке с греком, ем греческую еду. Она сразу разговорится.

— Мама? Ты ещё здесь?

— Да.

Что-то и в самом деле не так с её голосом.