Ворон - Эдгар Аллан По

stirred those trees

That palpitate like the chill seas

Around the misty Hebrides!

Ah, by no wind those clouds are driven

That rustle through the unquiet Heaven

Uneasily, from morn till even,

Over the violets there that lie

In myriad types of the human eye

Over the lilies there that wave

And weep above a nameless grave!

They wave: – from out their fragrant tops

Eternal dews come down in drops.

They weep: – from off their delicate stems

Perennial tears descend in gems.

Долина Непокоя

Дол, в котором ни души,

Прежде пребывал в тиши:

Прочь людей увлек раздор,

И лишь зорких звезд дозор

С синих башен, с высоты

По ночам стерег цветы,

Меж которых, нежно-ал,

Днем свет солнца почивал.

Но теперь, в долине стоя,

Видит странник: все – иное,

Нет в ней более покоя,

Только воздух недвижим

Над простором нежилым.

Ах, нет, не ветер шелестит

В листве, что дышит и дрожит,

Как волны у брегов Гебрид[59].

Ах, нет, не ветром здесь гонимы

Облака, что мчатся мимо,

Тревожно, неостановимо.

Фиалки тысячью очей

Озирают дол ничей,

Лилии в печали странной

Льнут к могиле безымянной.

Взмах – с качнувшихся стеблей

Медленно течет елей,

Всхлип – слезой скользит вослед

Дивный росный самоцвет.

The City in the Sea[60]

Lo! Death has reared himself a throne

In a strange city lying alone

Far down within the dim West,

Where the good and the bad

and the worst and the best

Have gone to their eternal rest.

Their shrines and palaces and towers

(Time-eaten towers that tremble not!)

Resemble nothing that is ours.

Around, by lifting winds forgot,

Resignedly beneath the sky

The melancholy waters lie.

No rays from the holy heaven come down

On the long night-time of that town;

But light from out the lurid sea

Streams up the turrets silently —

Gleams up the pinnacles far and free —

Up domes – up spires – up kingly halls —

Up fanes – up Babylon-like walls —

Up shadowy long-forgotten bowers

Of sculptured ivy and stone flowers —

Up many and many a marvellous shrine

Whose wreathed friezes intertwine

The viol, the violet, and the vine.

Resignedly beneath the sky

The melancholy waters lie.

So blend the turrets and shadows there

That all seem pendulous in air,

While from a proud tower in the town

Death looks gigantically down.

There open fanes and gaping graves

Yawn level with the luminous waves;

But not the riches there that lie

In each idol’s diamond eye —

Not the gaily-jewelled dead

Tempt the waters from their bed;

For no ripples curl, alas!

Along that wilderness of glass —

No swellings tell that winds may be

Upon some far-off happier sea —

No heavings hint that winds have been

On seas less hideously serene.

But lo, a stir is in the air!

The wave – there is a movement there!

As if the towers had thrust aside,

In slightly sinking, the dull tide —

As if their tops had feebly given

A void within the filmy Heaven.

The waves have now a redder glow —

The hours are breathing faint and low —

And when, amid no earthly moans,

        Down, down that town shall settle hence,

Hell, rising from a thousand thrones,

        Shall do it reverence.

Город среди моря

Где сумрак запад обволок,

Воздвигла Смерть себе чертог.

Там странный город виден взглядам.

Герой и трус, святой и грешник рядом

Объяты там могильным хладом.

Там башни (накренило их,

А все ж не рухнут), храмы, зданья —

Иные, чем у нас, живых,

И ветра свежее дыханье

Не взбороздит, не шелохнет

Немую ширь угрюмых вод.

Не льются с неба струи света

На город этот, мглой одетый.

Лишь отблеск дремлющих валов

Змеей ползет, как кровь багров,

По камням капищ и дворцов,

Чья кладка толще несравненно,

Чем в древнем Вавилоне стены,

По шпицам, по рядам колонн

И по ротондам, где фронтон

Украшен фризами лепными

Из чаш с фиалками лесными

И лоз, вплетенных между ними.

Ничто нигде не шелохнет

Немую ширь угрюмых вод.

Во мраке контуры строений

Расплылись над землей, как тени,

А с главной башни шлет в простор

Смерть-великанша грозный взор.

В любом из склепов, в каждом храме

На уровне одном с волнами

Раскрыта дверь, но воды спят;

Воспрянуть их не побудят

Ни бирюза в глазницах статуй,

Ни на гробах покров богатый,

И, увы, не тронет рябь

Стекленеющую хлябь,

Чья безмятежность так ужасна,

Что, мнится, ни лазури ясной,

Ни бурь нет больше на земле —

Один лишь мертвый штиль во мгле.

Но чу! Вдруг ожил воздух стылый,

И зыбь поверхность вод всхолмила!

Не башня ль, возмутив их гладь,

Беззвучно стала оседать

И плотный полог туч над ними

Зубцами прорвала своими;

Свет алый выси в море льют,

И затихает бег минут,

И в миг, когда в пучину канут

Останки города того,

С престолов силы ада встанут,

Приветствуя его.

To One in Paradise[61]

Thou wast all that to me, love,

        For