Обезглавленные. Трагическая история Марии-Антуанетты, мадам Дюбарри, мадам Ролан и Олимпии де Гуж - Сесиль Берли

их опечалит, – одно из самых больших моих сожалений, которое я уношу с собой, умирая. Я хочу, чтобы они знали, что я думала о них до самого последнего мгновения.

Прощайте, прекрасная и дорогая сестра; пусть это письмо дойдет до вас! Не забывайте меня. Обнимаю всем сердцем вас и дорогих детей. Боже мой, как больно расставаться с ними навсегда! Прощайте, прощайте. Я собираюсь заняться духовными обязанностями. Поскольку я ограничена в своих действиях, ко мне могут привести священника, но я заявляю здесь, что не скажу ему ни слова и отнесусь к нему как к совершенно постороннему человеку»[21].

Свое письмо Мария-Антуанетта не подписала, доверив его консьержу Бо. Тот передал его Фукье-Тенвилю, который хранил его вместе со многими другими бумагами. Он ли передал его Робеспьеру по просьбе последнего? Как бы то ни было, письмо так и не дошло до своего адресата[22]. Известное под названием «Завещание королевы», оно было подписано Фукье-Тенвилем и четырьмя членами Конвента: Гюффруа, Массье, Лего и Лекуантром. Его обнаружили в доме Робеспьера после его падения в самом конце июля 1794 года представители комиссии, ответственной за составление описи всех бумаг Неподкупного. Комиссию возглавлял некий Куртуа, монтаньяр и приближенный Дантона, депутат Конвента, цареубийца, которому удалось пережить все потрясения революционного десятилетия. Именно этому человеку, слывшему беспринципным, мы обязаны обнародованием этого письма спустя 23 года после его написания. Оно стало достоянием общественности в феврале 1816 года. Благодаря этому письму и другим предметам, принадлежавшим королевской семье, Куртуа надеялся договориться с властями и избежать изгнания из Франции из-за своего прошлого. Однако все попытки были напрасны. В начале декабря он умер, забытый всеми, в Брюсселе.

Содержание письма глубоко тронуло многих, но вместе с тем породило страстные дебаты между министрами, общественными деятелями, графологами и историками, начиная с эпохи Реставрации и до наших дней. Подлинность этого письма, обнаруженного так рано, до сих пор остается предметом споров[23]. Разве могла приговоренная к смерти писать так красноречиво, человечно и вдумчиво, так мастерски, без помарок и всяких ошибок? Как удалось ей сохранить хладнокровие и распознать извращенную ловушку, в которую заманили ее маленького сына? И хотя Мария-Антуанетта писала годами (в основном на политические темы), ее стойкость, мужество, искренность и самоуважение в прощальном письме не могут не восхищать. В это же время она написала несколько строк в своем часослове, изданном в 1757 году под названием «Божественное провидение»: «Господь, прошу тебя сжалиться надо мной! В моих глазах не осталось слез, чтобы оплакать вас, мои бедные дети; прощайте, прощайте!»[24]

Сообщается, что Мария-Антуанетта перестала писать около 6 утра. Чем она занималась? Удалось ли ей немного поспать или оставшееся время она провела за молитвой? Как проходила ее духовная подготовка к смерти? Смогла ли она исповедоваться и принять последнее Таинство? Точного ответа на все эти вопросы нет. В эпоху Реставрации тому нашлось множество свидетельств, но все они противоречили друг другу. Отпустил ли ее грехи в сентябре 1793 года аббат Эмери, бывший настоятель духовной семинарии Сен-Сюльпис, который сам находился под стражей в Консьержери? Или же Мария-Антуанетта причащалась в первых числах октября, в компании двух охранявших ее жандармов, во время мессы аббата Маньена, неприсягнувшего священника и бывшего директора малой семинарии в Отёне? Сообщается, что некая барышня Фуше договорилась с консьержем и провела аббата в камеру. И хотя это кажется неправдоподобным (этот вопрос немало обсуждали в эпоху Реставрации), приговоренная к смерти отказалась от услуг конституционного священника аббата Жирара, приходского священника Сен-Ландри, которого привели в ее камеру незадолго до казни. Для Марии-Антуанетты прежде всего это было не проявление веры, но политический акт: она категорически отвергала церковников, отрекшихся от Римской церкви. Свергнутую королеву, жену абсолютного короля, считавшегося наместником Бога на земле, собирались казнить, официально оставив без всякой духовной церемонии.

7:00. В темницу вошла прислуга королевы Розали Ламорльер. Мария-Антуанетта лежала на кровати, обратив лицо к окну, выходившему на Женский двор. По словам очевидцев, она горько плакала. Служанка принесла ей разогретый бульон. Та отказалась, но сделала несколько глотков, чтобы не обидеть девушку. 8:00, наконец рассвело. Мария-Антуанетта сменила белье в последний раз. Она сама развернула чистую рубашку и, чтобы снять перепачканную кровью одежду, спряталась в промежутке между кроватью и стеной. Жестом она приказала служанке загородить ее так, чтобы скрыть обнаженное грязное тело от глаз жандармов, следивших за каждым движением заключенной. Однако один жандарм все же подошел проследить за происходящим. Мария-Антуанетта прикрылась руками. Между будущей жертвой гильотины и вооруженным жандармом завязался короткий диалог: «Во имя приличия, сударь, позвольте мне переодеться без свидетелей. – Я не могу на это согласиться. По приказу, я обязан следить за каждым вашим шагом». Неужели революционные власти боялись, что осужденная королева пойдет на самоубийство, лишь бы избежать позора на эшафоте? Так или иначе, ей пришлось раздеться под пытливым взглядом одного из жандармов Республики. Это напоминает давнюю королевскую традицию, согласно которой юная дофина должна была раздеться перед женщинами своего Дома по строго установленному порядку. Оставаясь обнаженной в течение долгих минут, она проходила это унизительное испытание, чтобы признать их старшинство.

Мария-Антуанетта не знала, что делать с окровавленным бельем. Она хотела спрятать его как можно дальше от глаз тех, кто вот-вот зайдет в ее камеру, как и тех, кто придет убрать ее вещи после казни. Она свернула окровавленную рубашку и сунула в карман порванных обоев.

Бывшая королева переоделась в белое платье, накинув белую муслиновую накидку поверх плеч. Ее голову покрывал белый льняной чепец, а за белым подъюбником скрывался черный, должно быть для того, чтобы скрыть следы кровотечений. Ей предстояло умереть одетой полностью в белое, как предписывали революционные власти. Умереть в черном, в цвете траура, означало бы напомнить всем о смерти короля.

С рассвета людей в камере Марии-Антуанетты становилось все больше и больше – в сопровождении нескольких судей туда вошел судебный исполнитель Революционного трибунала Юсташ Напьер. В его обязанности входило оповестить приговоренную женщину о казни, передать ее палачу и сопроводить на эшафот. Он вновь зачитал ей приговор. После 10:00 Марию-Антуанетту вывели из камеры. Пройдя между двумя живыми изгородями из жандармов, она присела на скамью в ожидании. Следом вошел палач из профессиональной династии Сансонов и приказал ей поднять руки. Осужденная напомнила, что руки ее мужа Людовика XVI были свободны во время казни, но вскоре поняла, что спорить бессмысленно. Запястья крепко связали за спиной. Палач приступил к ее «туалету»: он снял чепец с головы будущей жертвы, грубо