Обезглавленные. Трагическая история Марии-Антуанетты, мадам Дюбарри, мадам Ролан и Олимпии де Гуж - Сесиль Берли

9. В саду [Дени] Морина[28], камердинера, спрятаны 11 сумок по 1240 двойных луидоров, привезенных из Лондона во время последней поездки графини; шкатулка из черепахового панциря, оправленная в золото, на ней портрет Марии-Антуанетты, выполненный Соважем. В шкатулке золотая медаль и некоторые другие предметы, известные Морину, которого она попросила спрятать все вышеупомянутые предметы.

10. Примечательно, что заявительница хранит в банке Морлена, А. Монселе и Рамсона, банкиров из Палмерса в Лондоне, все предметы, перечисленные в заявлении о краже <…>.

11. Гражданину Монруи заявительница доверила серебряный шприц и три серебряных пистолета, маленький складной нож из золота; кольцо с надписью «атриоды»; портрет Бриссака; два ножа для чистки пороха с золотыми лезвиями, двумя маленькими алмазными вставками и черными ручками; еще один эмалированный нож из золота; золотые часы и маленькая золотая печатка с изумрудом; примечательно, что именно упомянутый Монруи одолжил заявительнице 250 или 300 ливров для залога, а также постельные принадлежности, которыми она пользовалась во время своего заключения и по сей день[29].

На составление заявления ушло около пяти часов. Когда все закончилось, мадам Дюбарри подписала бумаги. Рассчитывала ли она, что теперь ее жизнь спасена? Судья и секретарь, как полагается, зачитали ей приговор во второй раз: она по-прежнему приговорена к смерти. Один из помощников палача подошел и приказал ей протянуть руки. Осознавала ли она, что ее нагло обманули и вместо освобождения позволили ненадолго отсрочить встречу со смертью? Опустошенная и сломленная, не говоря ни слова, она протянула связанные за спиной руки. В сопровождении жандармов ее вывели на территорию Майского двора, держа за конец веревки. Там она увидела повозку, в которой уже сидели хорошо знакомые банкиры Вандениверы.

5. Обезглавленные

Мария-Антуанетта

16 октября 1793 г.

15 минут пополудни

Майский двор Консьержери, 16 октября, 9:30. Несмотря на испуг, который она только что испытала при виде обычной повозки, Мария-Антуанетта самостоятельно взобралась по ступенькам узенькой лестницы. Ей приказали сесть на деревянный настил лицом к лошадиному крупу – очередное унижение. Открылись ворота, повозка загрохотала по мостовой. С 7 утра на всем пути следования колонны – чуть менее четырех километров от Консьержери до площади Революции – расставлены вооруженные силы. Помимо этого у подножия мостов, на площадях и перекрестках установили пушки, перекрыли любое транспортное движение. Для проведения казни одной австрийки были задействованы свыше 30 000 солдат. Парижане вышли на улицы, чтобы «поглядеть на нее» и принять участие в этом беспрецедентном в истории Франции событии: публичной казни женщины, некогда бывшей королевой.

Повозка с осужденной двигалась медленно, несколько раз останавливаясь из-за напиравшей толпы. Бесчисленная, враждебная, источавшая ненависть, та то молчала, то взвывала и угрожала. Вдруг даже лошадь в панике встала на дыбы. Для Марии-Антуанетты смерть представляла собой не что иное, как выпитую до дна чашу. Казалось, дорога на эшафот длилась целую вечность. Республика создала своего рода Крестный путь в ложно эгалитарной логике: публичная казнь именно этой осужденной представляет собой что-то из ряда вон выходящее и, как ни парадоксально, воспроизводит образ королевы-мученицы.

В такт неровной дороге из стороны в сторону покачивалось больное, почти безжизненное тело, бледное, едва ли не прозрачное. Мария-Антуанетта похудела так сильно, что щеки ее впали. Скулы и глаза покраснели, а руки синели от веревки, туго стягивавшей запястья. Но даже в таком состоянии она держалась ровно, с достоинством, глядя прямо перед собой. Она словно находилась где-то еще, недосягаемая для яростных возгласов толпы. Для самой смерти.

С Марией-Антуанеттой в повозке ехали Сан-сон и его помощник. Первый держал заключенную за конец веревки. Аббат Жирар, конституционный священник, сидел рядом с ней на деревянном настиле, хотя пару часов назад она вовсе отказалась от его услуг. Ему поручили сопровождать ее, в том числе и во время казни. Мария-Антуанетта же, в свою очередь, его игнорировала: не разговаривала с ним и даже не смотрела в его сторону. Она не нуждалась в утешении этого святоши. Охранять повозку с именитой заключенной приставили конных жандармов, спереди прокладывал путь отряд революционной армии под командованием бывшего актера версальского театра Монтансье по прозвищу Граммон. Говорят, что до революции Мария-Антуанетта способствовала его карьере.

С тех пор времена сильно изменились, и теперь Граммон представлял собой ярого эбертиста. В духе актерских способностей прошлой жизни он устроил из этого удивительного момента целую драму, не переставая размахивать рапирой, оскорбляя осужденную и развлекая тем самым толпу. Не раз он кричал: «Вот она, печально известная Антуанетта! Настал ее конец, друзья мои». На улице Сент-Оноре, возле церкви Святого Роха, одна женщина попыталась плюнуть в лицо заключенной, другая, возле часовни оратория, показала ей своего сына, которого несла на руках. Ребенок, который, вероятно, был ровесником дофина, послал королеве воздушный поцелуй, но даже этот жест, среди всех угроз и оскорблений, та оставила без внимания.

На втором этаже одного из домов на улице Сент-Оноре за развернувшейся картиной наблюдал художник Давид. Этот день, 16 октября 1793 года, был лично для него особенно важным: после полудня ему предстояло продемонстрировать две работы, над которыми он работал с июля. Две пропагандистские картины, освящавшие кровь мучеников революции – «Смерть Марата» и «Лепелетье де Сен-Фаржо на смертном одре»[30]. Народный трибун, редактор нерегулярной газеты L’Ami du peuple[31], зарезанный Шарлоттой Корде 13 июля 1793 года в собственной ванной и Лепелетье де Сен-Фаржо, депутат, проголосовавший за смерть короля и убитый за это 20 января. Давид, депутат Конвента монтаньяров, цареубийца и член Комитета общественной безопасности, вместе с Эбером также участвовал в одном из допросов молодого дофина, на котором тот дал показания против матери. Давид всем сердцем ненавидел Марию-Антуанетту. Увидев ее в повозке, он не смог удержаться, чтобы не унизить в последний раз, но теперь уже на бумаге, пером и чернилами. Несколькими штрихами он навсегда закрепил последний образ самой изображаемой и вместе с тем ненавистной женщины своего века. Он нарисовал ее в профиль, в полный рост, сидящей в повозке. Бывшую королеву не узнать: не более чем чопорная старуха, с плотно сжатыми губами и закрытыми веками. Женщина-призрак, обреченная на смерть. Он запечатлел женщину, которой вот-вот суждено умереть.

В полдень повозка наконец прибыла на площадь Революции. Столпотворение сосредоточилось вокруг эшафота. Согласно источникам, на площади собралось около 200 000 человек. По сообщениям полиции, несмотря на нетерпение толпы, простоявшей не менее двух часов, сохранялось спокойствие. Повозка остановилась у главной аллеи сада Тюильри. Ничто не тронуло сердце приговоренной