Частная жизнь корейской знати. Запреты, положение женщин, быт и идеалы эпохи Чосон - Елена Хохлова

провинции, повышение или сдает экзамен[134].

Группа «Пятнадцать ученых из Ансана» под руководством уже упомянутого Кан Сехвана собиралась в живописных местах, чтобы наслаждаться искусством, поэзией и живописью. Кан Сехван запечатлел одно из таких собраний (рис. 35). Нарисованная сцена сопровождается текстом с указанием повода встречи и занятий, которые предпочли ученые мужи:

Рис. 35. Кан Сехван. Собрание побеждающих жару. 1747 г.

Бумага, тушь, 34,9 × 50 см. Частная коллекция (Private collection /

)

Есть у нашей группы традиция собираться жарким днем, чтобы съесть собаку и насладиться компанией друг друга… В разгар веселой встречи Кан Сехван запечатлел наше собрание на память. Под звуки дождя, цикад, комунго и песен мы пили вино, читали стихи и забывали об усталости. Когда Кан Сехван изобразил наше собрание, Токчо написал стихи, и все остальные тоже добавили свои строки[135].

«Элегантные собрания» проводили преимущественно в садах. Представители привилегированного сословия XVI–XVII веков строили резиденции с садами в провинции, чтобы уединиться и забыть о суете городской жизни. Столичные янбане в XVIII–XIX веков предпочитали столицу не покидать. Но помня о том, что благородный муж не привязывается к мирскому, они продолжали прославлять отстранение от суетного и строили пространства для иллюзорного уединения, так называемый «лес внутри городской стены», где наслаждались спокойствием и идеей пребывания в сансу. Оставаясь жить в столице, янбане подчеркивали, что для обретения душевного спокойствия необязательно покидать город, как предписывала концепция уединения. Например, Ли Тонму (

1741–1793) писал:

Если душа человека пребывает в состоянии гармонии, разве нужно ему отправляться к озерам и рекам и уединяться в горах? Мой дом стоит рядом с рынком. С самого утра люди торгуют, шумят, а после захода солнца лают собаки. И только я читаю книги и спокоен. Когда выхожу из дома, встречаю спешащих и мокрых от пота, быстро скачущего на лошади… <…> И только я неспешно шагаю. И ни разу я не терял душевного равновесия. Почему? Потому что душа моя спокойна[136].

С развитием торговли столица богатела и благодаря контактам с Китаем превращалась в место сосредоточения технических новинок и предметов роскоши. Чтобы не терять преимущества столичной жизни, янбане не хотели никуда уезжать, заявляя, что «за десять ли от городской стены жизни нет»[137]. Как уже говорилось в первой главе, с XVIII века у жителей провинций стало меньше шансов сдать кваго. Уже упомянутый Чон Ягён наказывал сыновьям, что если он сам окажется в немилости или они не сдадут экзамен, то должны до последнего стараться остаться в столице, чтобы не терять «связь с культурой». Но если все же придется покинуть город, нужно обосноваться в его окрестностях, и не дальше, чем за десять ли, выращивать овощи, фрукты, а когда финансовое положение семьи улучшится, при первой возможности вернуться в столицу[138].

Сады янбане разбивали начиная с XVI века, часто в своих поместьях в деревнях, во время ссылки или добровольного уединения в период политической нестабильности. В XVIII веке под влиянием китайской культуры садов конца династии Мин случился бум садоустройства в столице и окрестностях. Янбане из трех влиятельных кланов (андонские или чандонские Кимы (

), ыйрёнские Намы ( ) и кигеские Ю ( )) разбивали сады в своих резиденциях у подножия гор Инвансан и Пугаксан. Места выбирали с живописным видом, горным ручьем, чтобы наслаждаться сансу и ощущением уединения.

Сад в резиденции чандонских Кимов Чхонпхунге (

букв. «Долина, где дует свежий ветер») у подножия горы Инвансан был одним из самых известных по живописности мест. Интеллектуал и садовый критик Ю Манчжу ( 1755–1788) ставил его на первое место среди всех столичных садов. Ван Чончжо включил его в восемь самых красивых мест столицы и посвятил стихотворение, в котором говорится, что красками осенней листвы лучше всего наслаждаться в Чхонпхунге[139]. Художник Чон Сон создал по меньшей мере шесть свитков и альбомных листов с видом Чхонпхунге в разные времена года (рис. 36). На этих свитках резиденция и сад написаны с высоты птичьего полета, а высокие деревья, горный ручей, скалы и холмы, окружающие сад, создают ощущение укромности. На весенних и летних изображениях скрытые за пышными кронами деревьев строения едва виднеются. Таким был «лес внутри городской стены» — место уединения столичных аристократов, где на «элегантные встречи» собирались поэт Ли Пёнён ( 1671–1751), художники Чон Сон, Чо Ёнсок, Ли Инсан ( 1710–1760) и др.

Рис. 36. Чон Сон. Чхонпхунге осенью.

Шелк, тушь, краски. 26, 9 × 33 см. Национальный музей Республики Корея, Сеул (National Museum of Korea)

В садах янбане выкапывали лотосовые пруды, высаживали бамбук, сосны, сливу, японский банан, плодовые деревья, всевозможные цветы. Особым спросом пользовались маленькие сосны и сливы, хризантемы в горшках. Сад был демонстрацией достоинств, утонченного вкуса хозяина. Про человека, у которого не было сада и нескольких видов растений в горшках, говорили, что у него нет вкуса[140]. Средств на разбивку садов и покупку растений янбане не жалели. Цветы и плодовые деревья привозили из южных провинций и Китая. Спрос был так высок, что правительство запрещало членам посольских миссий ввозить луковицы и растения из Пекина, чтобы контролировать чрезмерную расточительность населения.

Упомянутый Чон Ягён в своем саду рядами высадил бамбук, поставил горшки с гранатовыми деревьями, посадил жасмин, камелию, календулу, нарциссы, фирмиану простую, хризантемы и при этом утверждал: «Пусть дом мой беден, но зато в нем много цветов»[141]. Такая любовь к растениям была связана с представлениями о том, что во всех проявлениях природы — будь то цветок, рыба в воде или насекомое — заключен принцип мироздания, и если созерцать не просто глазами, а душой, то можно разглядеть энергию, творящую жизнь на земле. При этом из всех растений ученые мужи выделяли несколько особенных: в первую очередь это «четыре благородных растения» (слива, орхидея, хризантема, бамбук), а также сосна и лотос. На протяжении веков мудрецы восхищались качествами этих растений, воспевали их в живописи и поэзии и буквально окружали ими свою жизнь (см. по ссылке в примечаниях свиток «Орхидея и бамбук»[142]). Эти же растительные мотивы были основными для декора керамики и предметов, которыми пользовались ученые