Частная жизнь корейской знати. Запреты, положение женщин, быт и идеалы эпохи Чосон - Елена Хохлова

и вместе созерцавших перемены в природе, писавших стихи, наслаждавшихся музыкой или беседой. По этой же причине в XVIII–XIX веках большим спросом пользовались ширмы с изображениями таких собраний из прошлого: «элегантное собрание» Ван Сичжи (303–361 гг. н. э.) 353 года н. э., встречи «Семи мудрецов бамбуковой рощи», собрание художников-интеллектуалов в саду Ван Шэня (1036–1093)[124].

Встречи могли быть регулярными — например, один раз в сезон, чтобы отметить наступление нового времени года. Сохранился комплект из четырех произведений кисти Ли Юсина (

1698–?) с «элегантными собраниями», по одному на сезон (см. по ссылке в примечаниях[125]). Каждый лист сопровождается поэтическими строками, повествующими, что друзья собирались постоянно и вместе наблюдали за переменами в природе. Весной у лотосового пруда они наслаждались цветением вишни, ароматом цветов и вином. Летом прятались от жары в саранчхэ ( ) — кабинете хозяина дома, играли в падук в ожидании друга, чтобы насладиться звуками комунго. Осенью в высокой беседке созерцали яркую осеннюю листву и цветение хризантем. Зимним вечером при свете свечи любовались сливой в павильоне для чтения[126].

Встречи нередко документировали в альбомах — как правило, их запечатлевал один из участников собраний или профессиональный художник. Широко была распространена практика писать «элегантное собрание» постфактум на основе письменного или устного описания. Делалось это для подтверждения исключительного положения героев, доказательства их утонченного вкуса, а также с целью оставить достойный образ потомкам.

Не существовало единой структуры проведения собраний, но был набор занятий, признанных подходящими для «элегантных встреч»: каллиграфия (написание стихов), живопись, игра в падук и на комунго[127].

Каллиграфия считалась одним из обязательных «шести искусств», ведь ее полезность признавал сам Конфуций. В основе лежало не движение руки, а «энергия и аромат текстов, накопленные человеком, прочитавшим десять тысяч книг». По уровню владения кистью делали вывод о состоянии духа человека, его знаниях и нравственных качествах.

Живопись и каллиграфия, как считалось, имели единое начало (

), поэтому великие образцы живописи способствовали совершенствованию, помогали исследовать изменение всего сущего, постигать принцип ли (см. по ссылке в примечаниях «Созерцания свитка»[128]). Однако стоит оговориться, что к великим образцам в данном случае относили лишь те, что создал образованный человек, «прочитавший десять тысяч книг и прошедший десять тысяч ли».

Живопись в эпоху Чосон делилась на профессиональную, которую создавали с целью заработка, и живопись ученых мужей, которые таким образом познавали мир, самосовершенствовались, прославляли конфуцианские идеалы, а также приятно отдыхали. Профессиональных художников, годами оттачивавших технику, чтобы создавать декоративную живопись для дворцов, портреты, документальную живопись и прочее, приравнивали к ремесленникам.

Игра в падук тоже считалась способом забыть о суете мира. Про эту игру Конфуций говорил: «Есть досыта и целый день ничем не заниматься — разве это не тяжело? Разве нет шахмат и шашек? Играть в них все-таки лучше, чем ничего не делать»[129]. Игра ассоциировалась с размеренностью жизни уединившегося мудреца, часто за игрой в падук изображали даосских бессмертных (см. по ссылке в примечаниях альбомный лист «Играющие в падук под сосной»[130]). Играющие в падук янбане — в целом устойчивый образ живописи XVIII–XIX веков, что говорит о широкой популярности игры, которая доходила до того, что янбане пренебрегали другими занятиями, вызывая тем самым возмущение ученых мужей, отстаивавших идеалы самосовершенствования.

Комунго считался главным музыкальным инструментом благородного мужа. Ученые мужи могли играть сами или наслаждались исполнением профессиональных музыкантов. Мастер игры на комунго, интеллектуал, ученый Хон Тэён (

1731–1783) говорил: «Звуки комунго лучше, чем что-либо другое, помогают избавиться от низменных мыслей и успокоить чувство тоски»[131]. Кроме комунго любимыми инструментами янбанов были флейта тэгым, духовой инструмент сэнхван ( ), состоящий из семнадцати бамбуковых трубок, и дудка пхири.

Помимо четырех основных благородных занятий, во время «элегантных собраний» ученые мужи также дискутировали, любовались цветами и луной, пили вино и чай.

Чай был важной составляющей «элегантного досуга». Напитком наслаждались в компании друзей и наедине, чтобы сохранять ясность мыслей во время чтения, для поэтического вдохновения и поддержания возвышенной атмосферы. Например, о Ли Хагоне, известном эстете, коллекционере из группы Ким Чханхёпа, выбравшего поэзию, походы в горы и общение с друзьями вместо карьеры чиновника, писали, что он любил привести стол в порядок, зажечь благовония, заварить чай, говорить с близким по духу о «горах и водах» и наслаждаться свитками[132].

Особенно популярен чай был в эпоху Корё, но с приходом династии Ли его употребление сократилось, поскольку напиток ассоциировался с образом жизни буддийских монахов и корёской аристократии. Тем не менее со второй половины XVII века стала распространяться культура употребления чая. Особой популярностью чай пользовался в XVIII веке, что связывают с периодически издаваемыми законами, запрещавшими употреблять алкоголь.

В Корее чая выращивали мало, преимущественно его завозили из Китая, поэтому он был доступен только богатым слоям населения. По этой же причине чай стал прочно ассоциироваться с эстетикой Китая, и для его заваривания и употребления предпочитали использовать китайский фарфор. Герои «элегантных собраний» не изображены в момент непосредственного чаепития, не держат чашки в руках. Но присутствие рядом с ними мальчика-слуги, кипятящего воду, и деревянного короба с высокой ручкой, в котором переносили чашки, косвенно указывает, что герои — ценители чая (рис. 34).

Рис. 34. Неизвестный художник. Мудрецы. XVIII в.

Фрагмент. National Museum of Korea

Вино тоже воспринималось как способ отстраниться от суетного мира, что хорошо отражено в ряде сичжо:

Все, что слышу, — лучше бы не слышал!

И все, что вижу, — лучше бы не видел!

Ведь таковы, мой друг, дела людские,

Что их противно даже обсуждать…

Уж лучше я, пока мне служат руки,

Вина себе немного подолью![133]

Группы друзей создавали собственные правила проведения «элегантных собраний», которые оформлялись в виде книг для каждого участника. Например, столичный чиновник Чон Ягён (

1762–1836) так описывал правила встреч с друзьями:

Мы собираемся, когда цветет абрикосовое дерево, персиковое дерево, летом, когда зреют огурцы, когда распускаются лотосы, осенью, когда цветут хризантемы, зимой, когда идет снег. Для встреч готовим вино, закуски, кисти, тушечницы и прочее, выпиваем и пишем стихи. Сначала встречи организует самый младший, потом по возрасту до самого старшего и заново. Собираемся, если у кого-то рождается сын, если кто-то из нас получает назначение в