Частная жизнь корейской знати. Запреты, положение женщин, быт и идеалы эпохи Чосон - Елена Хохлова

изо всех сил пытаются быть элегантными. <…>

Если даже я, живущий в глубине дворца, слышу об этом, должно быть, такое поведение оказывает пагубное влияние повсеместно. В древних текстах подчеркивается, что люди должны одеваться в одежду своей эпохи. Это нужно уважать и соблюдать. Те, кто живет в Чосоне, должны придерживаться традиций нашей страны. Зачем так сильно стараться копировать китайцев?[165]

Звучали слова критики и среди конфуцианцев, но коллекционеры находили оправдания своей страсти. Например, высокопоставленный чиновник, очень состоятельный человек и ведущий коллекционер Нам Кончхоль писал:

Я построил павильон, высадил множество персиковых деревьев, хризантем, сосен, бамбук и прогуливаюсь среди них в моем повседневном наряде. Когда гости навещают меня, я зажигаю благовония, мы обсуждаем китайских классиков, наслаждаемся редкими древними книгами, живописью мастеров, бронзовыми и нефритовыми изделиями, антиквариатом. За такими занятиями мое сознание становится простым и скромным, и я больше не жажду мирского[166].

Цитата показывает, что накопление материального воспринималось как способ достичь простоты и избавиться от мирских желаний. Нам Кончхоль также писал, что коллекционирование может превратиться в болезнь, но благородный муж умеет сдерживаться, и ему достаточно «один раз потрогать предмет», то есть созерцать его[167]. При этом в жизни сам Нам Кончхоль вел себя импульсивно: современники свидетельствуют, что он «не задумываясь снимал с себя дорогой халат, чтобы выменять на понравившийся предмет».

Свое увлечение коллекционированием оправдывал и Пак Чега:

…Говорят, такие предметы роскоши, как антиквариат, живопись, каллиграфия, не несут никакой выгоды и бесполезны в жизни людей. Мол, сжечь их — и ничего не изменится. <…> На первый взгляд есть в этом доля разумного, но это не так. Голубое небо и белые облака — это не еда и не одежда. Но люди все равно наслаждаются ими. Какими людьми мы были бы, если бы не наслаждались небом и облаками просто потому, что они не имеют прямого отношения к нашим ежедневным потребностям?[168]

Правительство периодически издавало указы, запрещавшие импорт предметов роскоши из Китая. Так, в 1838 году участникам посольских миссий в Китай запретили привозить драгоценные камни, золотые и серебряные украшения, редких птиц и растения, мех обезьян, европейские часы и посуду. Вот только запреты не останавливали население.

Ярким доказательством того, насколько популярно было коллекционирование, служат ширмы чхэккори (

) с изображением книг и предметов роскоши. Первые такие ширмы с изображением книг были написаны для вана Чончжо. Высокообразованный и требовательный к себе монарх-просветитель, не имея возможности все свое время посвящать чтению, ставил рядом с собой ширмы с изображением собраний сочинений конфуцианского канона. На время его правления чхэккори даже заменили традиционный символ власти вана — ширму ильвольобондо, которая всегда стояла за троном правителя.

Ширмы чхэккори выполняли и воспитательную функцию. Ван Чончжо знал, что его подданные увлекаются чтением завозимой из Китая литературы, — например, книгами о католицизме, западных науках, которые могли пошатнуть устои конфуцианского государства, и разного рода развлекательным чтивом, плохо влиявшим на нравы населения. В 1792 году Чончжо издал указ, запрещавший завозить из Китая «опасную литературу»[169]. На ширмах чхэккори книги были подписаны — так правитель демонстрировал сановникам, какую литературу должно читать. Образцов ширм, созданных для вана Чончжо, не сохранилось, но считается, что ширма из коллекции Государственного дворцового музея, в свое время хранившаяся во дворце Чхандоккун, относится именно к таким произведениям (см. рис. 41).

Под влиянием двора ширмы чхэккори стали популярны и среди янбанов. Ли Кюсан (

1727–1799) писал, что в кабинете каждого его современника — ученого мужа на том месте, где раньше были ширмы с изображением «гор и вод» или «благородных растений», появились ширмы чхэккори.

Книги в конфуцианской стране были источником знаний и привилегией ученых мужей. Однако книгопечатание при этом было ограниченным. Правители регулировали циркуляцию книг: двор составлял списки чиновников и ученых мужей, кому полагались личные экземпляры; остальные должны были брать книги взаймы или делать копии самостоятельно. Общество испытывало постоянный книжный голод, посольские миссии скупали в Пекине и привозили в Ханян тысячи томов классиков, современную литературу, включая популярные романы, за чтение которых ван Чончжо критиковал подданных.

Помимо книг, на ширмах чхэккори стали изображать предметы роскоши: китайский фарфор со сложной росписью, антиквариат, бронзовые изделия, каминные часы, очки, диковинные предметы (рис. 42). Появление на ширмах перечисленных вещей отражает предпочтения коллекционеров. До середины XVIII века из Китая привозили преимущественно книги, свитки, предметы для письма, то есть то, что непосредственно применялось для совершенствования знаний ученых мужей. Позже стали завозить разнообразные предметы роскоши и диковинки, включая предметы европейского производства (телескопы, очки, каминные часы и пр.). Коллекционирование особенно привлекало те слои населения, которые нуждались в демонстрации материального благополучия, утверждении своего превосходства над янбанами, — среди них были чунины, торговцы, разбогатевшие крестьяне и пр.

Рис. 42. Неизвестный художник. Ширма чхэккори.

Бумага, краски, 152,2 × 68,3 см. Национальный музей Республики Корея, Сеул (National Museum of Korea)

Нет сведений о том, кому принадлежали сохранившиеся ширмы, поэтому не представляется возможным установить связь между конкретным образцом и первоначальным владельцем. Остается лишь предположить, что заказчики давали указания, какие предметы рисовать, — и ширмы превращались в витрину вкуса конкретного коллекционера и создавали его индивидуальный образ. При этом по большей части изображения на ширмах чхэккори включают схожий набор предметов; на обложках книг в основном написаны названия текстов конфуцианского канона, а на открытых страницах — преимущественно известные строки китайских и корейских поэтов. Таким образом, ширмы отражали общую модную тенденцию на коллекционирование определенного списка предметов.

Отметим, что на ширмах практически нет предметов корейского производства. Ширмы чхэккори в полной мере иллюстрируют слова вана Чончжо о том, насколько была популярна мода на все «китайское» и завозное среди янбанов и богатого населения.

Собрать коллекцию предметов стоило огромных денег, поэтому среди исследователей распространено мнение, что чхэккори могли выполнять компенсаторную функцию, служить заменой настоящей коллекции для тех, кто не мог позволить себе дорогие вещи. Этим объясняют и технику ширм, создающую эффект присутствия предметов и приближенную к жанру «обманывающих изображений» тромплёй, популярному в Европе. Тем не менее и сами ширмы, написанные дорогими пигментами и кистью первоклассных художников, стоили немало. Скорее всего, заказчиками ширм уровня художника Ли Хённока (

1808 — после 1883) была столичная аристократия, наслаждавшаяся не только коллекционированием, но и самим фактом обладания ширмой с изображением полок, уставленных желанными предметами роскоши.

Страсть к коллекционированию проявилась и в изображениях ученых мужей, например в портретах и свитках, которые создавались