По праву крови - Кирилл Малышев

но казалась пустой и безжизненной. Свет нескольких фитилей, дрожащих в настенных подсвечниках, не разгонял мрак, а лишь подчёркивал его. Тени растекались по углам, заполняя их густой чернотой. Здесь чувствовалось что-то погребальное, удушающее, словно сама смерть обитала в этих стенах.

В воздухе стоял сладковатый, тошнотворный дух – запах разлагающейся плоти.

Олег сглотнул.

Он не мог не догадаться, откуда исходит этот смрад.

Источник его лежал на постели у дальней стены, погребённый под ворохом медвежьих и волчьих шкур. Из-под них доносились глухие, жалобные стоны, которые, отражаясь от стен, таяли под сводчатым потолком.

Княжич застыл.

Он знал, кто находится под этой грудой меха. Знал, но не мог заставить себя поверить.

К горлу подкатил ком.

Олег сделал шаг вперёд. Затем ещё один. Взял со стола свечу, поднял её повыше, склонился над ложем, всматриваясь в лицо отца.

И невольно отшатнулся.

То, что лежало на кровати, уже не было князем Юрием.

Перед ним, утонув в подушках, замер истощённый, немощный человек, больше похожий на умирающего нищего, чем на повелителя Радонии.

Княжич помнил отца другим. Улыбчивым, с задорными морщинками у уголков голубых глаз. Он часто усмехался, покручивая пальцами густые русые усы. Князь был загорелым, крепким, живым. Именно таким Олег видел его в день своего отъезда.

Сейчас же кожа Юрия, налитая чем-то багровым, мешками свисала под выпученными, мутными, полуоткрытыми глазами. Лицо опухло, рот был разинут, из него, свистя, вырывались слабые стоны. У князя почти не осталось зубов. На губах запеклась тёмно-оранжевая пена, перемешанная с кровью.

Он был совершенно лыс.

На смятых подушках валялись клочья волос – словно их вырвали торопливой, беспощадной рукой и в спешке разбросали по кровати. Видимо, они выпадали так быстро, что слуги не успевали убирать их.

Только один знак говорил о том, что перед Олегом действительно его отец – длинный шрам, пересекающий лицо.

Олег знал эту отметину с детства.

Князь Юрий получил его в битве с ханатской ордой. Тогда князь был на волосок от смерти. Лишь его тви́лин, Станислав, вытащил государя с поля боя на своих плечах.

– Отец… – голос Олега дрогнул. Он опустился на одно колено, наклонился ближе. – Я тут. Я приехал.

Ответа не последовало. Только тихий, не прекращающийся ни на мгновение стон.

На глазах сына проступили слёзы.

Мужчина знал, что его отец никогда не был особенно крепким человеком. Но видеть его в таком беспомощном состоянии – это было выше всяких сил.

Олег любил его.

Юрий был добрым и заботливым. Будучи мальчишкой, княжич боготворил отца, старался всегда быть рядом. Сопровождал в делах, ловил каждое сказанное им слово.

Но уважал ли Олег его как правителя?

Этот вопрос был куда сложнее.

Князь Юрий Изяславович был незлопамятным и мягким человеком. Государство, которое он возглавлял, не испытывало перед ним ни трепета, ни почтения. В отличие от своего отца, Игоря, деда Олега, Юрий был податлив и управляем. Именно этим качествам он и был обязан презрению, с которым всю жизнь смотрел на него старший брат – каменецкий князь Роговолд, человек суровый и волевой.

Любое посольство, отправленное к Юрию, неизменно добивалось своего – и даже большего. Князь не умел отказывать, не хотел никого обижать, даже если ради этого приходилось нанести ущерб себе самому.

Сыновья не раз видели, как на пирах собственные бояре подливали простодушному отцу вина, а потом потешались над его несвязной речью. А кто поумнее да похитрее – выбивал у него новые привилегии. Олег, княжеский первенец, с самого детства чувствовавший на себе ответственность за государство всегда наблюдал за этими сценами с плохо скрываемым раздражением.

Юрий не прославился и на ратном поприще. Единственная битва, в которой он участвовал, закончилась трагедией. Когда ханатская орда вторглась в Радонию, князь с дружиной выступил против врага. В первой же атаке он получил серьёзное ранение и истёк бы кровью, если бы не твилин, ближайший телохранитель государя.

Летописцы воспевали радонского государя как героя, первым бросившегося в бой, словно неукротимый медведь. Но по двору распространились иные слухи. Говорили, что Юрий, известный своей неуклюжестью, попросту поскользнулся и, потеряв равновесие, вспорол себе живот своим же мечом. И, вдовесок, падая, паранил лицо. Многие винили его в разгроме, утверждая, что дружина, потеряв вожака, была обречена. Так за спиной его стали презрительно величать «поскользнувшийся князь». Но Юрий лишь улыбался.

«Безобидные шутки», – часто повторял он.

А вот Олег не смеялся. Он ненавидел.

Ненавидел каждого, кто не проявлял к его семье почтения. К семье, которую отец не мог защитить.

Неуважение, которым осыпали Юрия, распространялось на всех, кто был частью его рода.

Однажды князь привёл ко двору Рогнеду, дочь ярдумского посадника, назвал её своей женой и велел архиезисту соединить их узами брака перед взором Владыки. Знать, услышав об этом, окатила государя волной насмешек.

Ярдум считался захолустным городом. Затерянный в сердце Великого восточного леса, он не имел прямого доступа к Радони и не участвовал в речной торговле. Мать Олега называли «деревенской кобылой», которую князь, якобы, купил на посадском рынке. Она стала объектом язвительных острот даже несмотря на красоту, благородное воспитание и знатное происхождение.

Это Юрий позволял приближённым вести себя так. Он не гневался, считая подобные разговоры ничего не значащими шутками.

Но его первенец всё видел и злился. Слышал в коридорах обрывки насмешливых фраз и всё больше наполнялся ненавистью.

Он не мог понять – почему отец не поставит на место этих трусливых бояр, которые смеются у него за спиной? Почему не прикажет посадить их на кол, не сожжёт их дома, не избавится от всех этих змей, что жалят его руки, щедро рассыпающие привилегии?

С детства Олег ощущал унижение, в котором жила его семья, и поклялся, что никогда не позволит относиться к себе таким же образом.

Он знал каждого из своих предков на многие века назад. В отличие от этих безродных торгашей и ростовщиков, чья история была столь ничтожна, что имена их дедов давно канули в небытие.

Он всегда помнил, кто он – княжич, потомок древнего рода, ведущего начало от могучих северных завоевателей, а не какой-нибудь купец или жалкий ремесленник.

Помнил – и требовал к себе соответствующего отношения.

Даже Весемир, сильнейший воин из ныне живущих, одним видом способный обратить врагов в бегство, был отпрыском сапожника. Уже потому он не мог быть Олегу ровней.

Что уж говорить о всех этих малодушных боярах, чья картина мира строилась лишь на оценке толщины кошельков?

В последние годы Юрий всё больше терял власть над своей знатью