Муля, не нервируй… Книга 3 - А. Фонд

— Пожалуйста, — я поставил перед женщинами две чашки с чаем и спросил, — Дуся напекла пышек. Будете? Пышки вкусные, сахарные.

— От пышек жопа растёт, — категорически сказала Раневская.

— А я вот буду! — тотчас же сказала Марецкая весёлым голосом, — мне бояться нечего!

Злая Фуфа вспыхнула, а я опять влез в разгорающуюся ссору:

— Фаина Георгиевна, это постные пышки, они совершенно для фигуры безвредные. Я ведь активно худею. Так что их можно спокойно есть. Дуся мне специально такие печёт. Хотя бы одну попробуйте.

Раневская обрадованно схватила пышку и с удовольствием начала лакомиться. С другой стороны стола сидела Марецкая, которая тоже еда пышку.

Я посмотрел на них и остался доволен. Мой расчёт был предельно прост. По пирамиде Маслоу еда — это первичная базовая потребность человека. Вот они сейчас наедятся и подобреют. А уж тогда я смогу выудить у них причину конфликта без ущерба для моего хрусталя.

Когда дамы насытились (да и я сам перехватил неплохо) и разомлели от вкусной еды, я начал разборку.

Причина конфликта оказалась донельзя тривиальной. Перескажу своими словами, потому что в процессе выяснения подробностей мы с дамами чуть не вернулись на этап выяснения отношения до падения в тазик.

В общем, Завадский ставил новую пьесу. Что-то по Горькому. А так как он был своеобразным человеком и не принимал отказов, то уход Фаины Георгиевны к Глориозову с последующим отказом ему лично, уязвил великого режиссёра в самое творческое сердце. И Завадский затаил обиду, и разработал план мести. Он не мытьём, так катаньем, как говорится, но всё-таки убедил Фаину Георгиевну уйти к нему играть главную роль. Расхвалил, возвеличил. Злая Фуфа решила, что всё уже позади, бросила Глориозова и упорхнула к Завадскому. А тот дал ей немного порепетировать, привыкнуть к роли. Почувствовать свою значимость, а потом внезапно отдал роль Марецкой. И Фаина Георгиевна осталась с носом.

Она затаила обиду и даже написала Завадскому гневное обличающее письмо. А тот демонстративно, на её глазах, сделал из него веер. И затем ехидно обмахивался на репетициях, глядя, как Марецкая играет главную роль, обещанную Фаине Георгиевне.

Стерпеть такого Злая Фуфа уже не смогла.

И отмстила.

В общем, в день премьеры Вера Петровна Марецкая в ярко-алом платье вышла на сцену декламировать свой монолог, и обмерла. Все пять передних рядов, где сидели зрители, были ярко-красного цвета, точно такого же, как и её платье. Марецкая обмерла и присмотрелась: все зрители на этих рядах были одеты в костюмы и платья, пошитые из точно такой же ткани, как у неё наряд.

Потом оказалось, что Фаина Георгиевна, оскорблённая таким отношением, узнала, в каком платье будет выступать Марецкая, отправилась к той портнихе, которая обшивала артистов, и выкупила у неё остатки тканей. Затем она выкупила и все билеты на первые пять рядов. И с этой тканью, и с билетами она отправилась в детский дом и презентовала воспитанникам с условием, что одежда на детях должна быть вот из этой ткани. Мол, такая задумка режиссёра. Новаторство.

Заведующий был счастлив — такая экономия для госучреждения, плюс дети приобщаться к прекрасному забесплатно, и получат обновку, да ещё, считай, примут участие в перформансе.

Дело было сделано. И весь остальной зал, вместо того, чтобы трепетать в самых драматических моментах от монолога главной героини и рыдать в нужных местах, вместо этого только посмеивался.

Спектакль был практически сорван.

А тут ещё Злая Фуфа после антракта чуть опоздала на своё место. Вернулась почти перед третьим звонком. Зрители увидели её и бросились просить автографы. И она стояла в проходе и очень неторопливо, медленно, подписывала всем желающим автографы, ещё и спрашивала имя и фамилию, уточняла. Толпа бурлила вкруг неё, ожидая своей очереди. А она не спешила.

Артистам же пришлось дожидаться почти полчаса, пока вакханалия будет закончена и можно будет начать второй акт.

Завадский считал, что спектакль сорван. Он был в ярости.

После премьеры за кулисами он высказал Раневской всё. А та, соответственно, не осталась в стороне и сказала, что, если бы он брал на главные роли не кого попало, а нормальных артисток, то никто бы спектакль никогда бы не сорвал.

Марецкой доброхоты сразу же передали. А та прибежала к ней в коммуналку разбираться. Слово за слово и завязалась потасовка, на которую я и попал.

— Дамы, — торжественно сказал я после этого рассказа, — уважаемые Фаина Георгиевна и Вера Петровна! За это надо выпить!

Не дав им опомниться, я жестом фокусника достал из серванта бутылку портвейна и разлил всем в хрустальные бокалы:

— Предлагаю тост. За прекрасных дам!

Раневская и Марецкая немножко поломались, но потом-таки выпили. Сказывался стресс, который перенесли обе. Нужно было расслабиться.

Я торопливо налил ещё:

— Между первой и второй перерывчик не большой! — авторитетно заявил я. — А после третьего тоста я вам кое-что расскажу.

Разлил по третьей. Опять выпили.

— Рассказывай, Муля, — хихикнула Марецкая.

И тут в дверь позвонили.

— Дамы, я на секунду, открою только. А то в квартире никого больше нету. Я сейчас вернусь.

И я торопливо выскочил в коридор, мечтая, чтобы они не убили друг друга.

Открыл дверь. Это был почтальон, который принёс Лиле телеграмму. Я быстро расписался, забрал телеграмму, и заторопился обратно.

Увиденное в комнате изумило меня.

Там, обнявшись, словно закадычные подруги, сидели Раневская и Марецкая и пели печальный романс.

Глава 10

И тут в дверь опять позвонили. Усилием воли я сдержал негодование, и пошел открывать (интересно, где все остальные соседи опять шляются?).

На пороге стояла и едко улыбалась… Клавдия Петровна Пожидаева. Ну, та вредная тётка, из Мосгорисполкома, которая приходила в прошлый раз.

При виде меня её широкое, как лопата, лицо расплылось в сардонической ухмылке:

— Бубнов! Опять вы! И почему я совсем не удивлена?

— Почему? — спросил я, и тётка зависла. Объяснить она не смогла, а я стоял и ждал.

Но Пожидаева быстро пришла в себя и раздражённо фыркнула:

— Ключи от пятой комнаты у кого?

Я пожал плечами. Если честно я постоянно путался, кто в какой комнате живёт. Так что точно не знал, может, даже я сам там живу.

— Мне нужны ключи. Я уже новых жильцов привела.

Я не успел даже ответить, как по лестнице, отдуваясь, поднялась хмурая тётка с двумя внушительными баулами, за которой смиренно следовал какой-то затюканный мужичок, сутулый и в перемотанных пластырем очечках, тоже гружённый чемоданами. Вокруг них юрко сновали туда-сюда несколько мелких детей (так как