Солнце против правил - Анна Витальевна Литвинова

попробовала, замороженную. Так что сейчас в туалете. Болеет.

Подростки, вероятно, прислушивались к разговору и дружно заржали.

— Хорошо, — смиренно сказал Федор. — Я перезвоню через десять минут.

Из телефонной будки его никто не выгонял — там и устроился ждать. Не сводил глаз с гостинички. И уже через несколько минут увидел: со стороны Невского спешит его Василиса. Пальто нараспашку, волосы развеваются, лицо счастливое.

Автоматически бросил взгляд на часы: восемь двадцать утра. Откуда она идет в такое время? И почему Борис сказал, что мама в туалете?!

Больше перезванивать супруге не стал. Но весь день, безмолвной тенью, преследовал группу школьников и нескольких сопровождающих. В девять к «Некрасову» подкатил микроавтобус. Борька в окружении шумных подростков и Лия за руку с мамой — все залезли туда.

Федор нанял такси, чтобы добраться, вслед за микриком, до Царского Села.

Василиса от группы отколоться не пыталась. Всюду ходила вместе со школьниками — а за ней, хвостиком, таскалась маленькая Лия. Федор опасался: супруга или дети могут его заметить, поэтому близко не подходил. А когда экскурсия завершилась, снова потратил немалые деньги, чтобы сопроводить микрик обратно в гостиницу.

Обедала Василиса вместе со всеми — в жутком фастфуде (он семью к подобным заведениям и близко не подпускал). Дальше вернулись в отель. Федор, после бессонной ночи, еле держался на ногах. А близкие его (судя по кругленьким, довольным лицам) наслаждались послеобеденным сном. Вечером они снова вышли из гостиницы — чтобы отправиться пешком по улице Некрасова, а дальше пойти в цирк. Василиса выглядела типичной мамашкой, клушей, и Федор стал успокаиваться. Может, хватит играть в шпиона? Подойти. Удивить. В ресторан позвать, черт возьми. «Европа» не по доходам, но слышал, что вегетарианскую «Ботанику» очень хвалят.

Однако что-то его остановило.

Школьники вместе с родителями и учителями шумной толпой вернулись из цирка около десяти вечера. Часов до одиннадцати гостиница веселилась, шумела. Федор терпеливо мерз. И вскоре дождался.

Василиса, принаряженная, накрашенная, выскользнула на улицу. Каблучки (бог ты мой, он впервые видел ее в модельной обуви!) громко цокали об асфальт.

Дыхание перехватило. Вытянул из кармана темные очки, спрятал глаза. Каким идиотом он, наверно, сейчас выглядит!

Супруга шагала целеустремленно, быстро. Сначала Федор надеялся: бежит в какую-нибудь «Пятерочку», хочет разбавить здоровый образ жизни винцом. Но Василиса миновала магазинчики, простецкие бары — и вышла на Невский.

Федор сократил дистанцию и даже смог уловить аромат ее незнакомых, манящих и терпких, духов.

«Останови ее! — приказал внутренний голос. — Прижми к себе. Скажи: настолько сильно скучал, что сорвался сюда!»

Но, конечно, он позволил ей дойти до места назначения.

Представительный швейцар бросился навстречу Василисе и распахнул перед ней тяжелую дверь гранд-отеля «Европа». Федор смотрел жене вслед. Из-под глупых весной в полночь темных очков скатилась слезинка.

Окна в роскошной гостинице панорамные, блестят буржуазным блеском. Федор увидел, как Василиса танцующей походкой подошла к стойке ресепшена. Девушка вручила ей ключ, и птичка его порхнула к лифту.

* * *

— Извините, пожалуйста, за поздний звонок. Вы не могли бы пригласить к телефону Василису Буянову из девятого номера?

— Но… уже начало первого. У нее дети. Я боюсь их разбудить.

— Пожалуйста. Это очень срочно. Я ее муж.

— Хорошо.

…

— Пап, привет! Мама не может подойти. Ей совсем плохо. Она выпила восемь таблеток угля и сейчас спит.

— Борис, позови ее.

— Не буду я ее будить! Что у тебя такого уж срочного? Я ей передам.

— Мама ведь не в номере?

— Что ты за ерунду говоришь! Естественно, она в номере. Только ее тошнит!

— Ладно.

Он положил трубку и через десять минут пришел в отель.

Лия сладко спала. А Борис до последнего пытался уверить, что мама все-таки здесь, в гостинице. Просто зашла поболтать — к учительнице или к кому-то еще.

— Хорошо. — С напускной покладистостью согласился Федор. — Я подожду.

Но явилась Василиса только в восемь утра.

* * *

— Тогда все и кончилось, — глухо сказал Федор Олегович. — Ты, возможно, не поверишь мне, я никогда особо не демонстрировал чувства… но я ее любил. Я настолько ее любил! А твоя мама предала меня. Оказалось, что все время обманывала. Тонко. Расчетливо. Она просто меня уничтожила. Как человека и как мужчину.

— Я не верю, — Лия никак не могла осознать. — Мама не могла так поступить.

— Я тоже не верил. Но все, что рассказал тебе, правда. Ты разве сама не помнишь?

Лия всегда старалась стереть из памяти, накрепко, воспоминания детства. Но сейчас перед глазами всплыло: теплое море, ночь, и она на огромном кругу рядом с Борькой плывет по лунной дорожке. Навстречу яхте с алыми парусами. А вот про Питер в голове остались только статуи, атланты и несмешной клоун в цирке.

— Я даже не знала, что ты тогда приезжал, — в растерянности прошептала Лия, — и что вы с мамой поссорились.

— Мы с ней разумные люди. Мы не стали шумно выяснять отношения. Но в тот же день очень жестко поговорили. Она попросила развода. Я сказал: пожалуйста, но детей не отдам.

— Разве мы нужны были тебе? — прошептала Лия.

— Вы тем более были не нужны чужому мужику, — отрезал отец. — И мы в итоге решили, что будет разумным сохранять видимость семьи — хотя бы еще пару лет, пока ты немного подрастешь.

Лия горько усмехнулась:

— Ты знаешь, пап… Я всегда чувствовала: у нас дома что-то не так. Напрасно вы притворялись.

— Не прошло и года, как твой брат попался на краже. Надеюсь, ты хотя бы теперь понимаешь, почему я не бросил все силы, чтобы вытаскивать Бориса из тюрьмы. И не слишком поддерживал в той ситуации Василису.

— Да, теперь мне все ясно, — прошептала Лия.

— Что тебе ясно? — усмехнулся.

— За что ты его ненавидишь. И в тюрьму отправил.

Федор Олегович горько усмехнулся:

— Врать не буду. Борис никогда не был мне близок. Но неужели ты веришь, что я мог на него донести?

— Ты ж сам признался! Там, в горах.

— Я просто не счел нужным оправдываться, — устало отозвался отец. — Но я не воюю с детьми. И весь этот бред, будто я его сдал, пусть останется на совести моего сына.

— Но Борьке же следователь сказал!

— Не знаю, кто ему что сказал. Лично я ни в какую милицию не звонил. Хотя бы потому, что даже представить не мог, будто моя кровь, наследник, отправится грабить чужую квартиру.

— Но я тоже видела! Ты тогда, тридцать первого декабря, ходил на улицу, к телефону-автомату!

— Лия, девочка моя. Если ты так хорошо все помнишь, что у меня