Семиозис - Бёрк Сью

Когда я вошел, Карилла, нацепившая столько бамбуковых украшений, что хватило бы на хороший костер, поцеловала меня в щеку. Мне знакомы были эти полные мягкие губы, теплые губы, но она поцеловала меня целомудренно, словно никогда не стонала в моей постели от экстаза. Она сияла от беременности – моя работа. Ее муж, Орсон, заговорил со мной о повседневных делах – уходе за фиппокотами. Палома, пухленькая и аппетитная, поцеловала меня столь же целомудренно, держа на руках маленькую Сьерру. Моя малышка Сьерра, с улыбкой точь-в-точь как у меня. Сьерра тоже меня поцеловала и велела своей кукле меня поцеловать – эту куклу я вырезал ей из фарфорового дерева, с подвижными суставами и инкрустированными агатом глазами. Другие женщины тоже целовали меня в щеку и справлялись об Индире и младенце, но только мои родители спросили, как дела у моего новорожденного. Ни у кого не было столько внуков, сколько у них, но наедине – это одно, а на людях – совсем другое.

Портить праздник обидами? Это не по мне. Все мои дети были здесь. У Джефферсона и Лейфа только что выпал передний зуб. У Лейфа мои карие глаза, но у меня они ведь не бывают такими печальными, правда? Татьяна выучила еще несколько столбцов из таблицы умножения. Ей всего шесть, но она ко всему относится очень серьезно и для своего возраста она высокая – и то и другое от меня она унаследовать не могла. Я дал Хатор львиной шерсти, а она ее спряла и связала шапку, и ее брат-близнец, Форрест, тоже попросил шерсти. Орион пожелал узнать, правду ли сказала Тиффани, будто фиппокоты понимают все, что мы говорим, потому что у Тиффани фиппокот топает лапой правильное количество раз, когда называешь какое-то число, если оно не слишком большое. Я сказал, что коты сообразительнее, чем мы раньше думали.

Бьорна – неизменно спокойного ребенка – заворожила масса еды, выставляющейся на столы, а я стоял рядом с ним, не менее завороженный: долгие роды Индиры дали кухонной команде достаточно времени на подготовку. Сладкая выпечка, два сорта хлеба, колбаса, копченая рыба, три сорта сушеных плодов, маринованный лук, тушеные птицы, салаты, яйца, олений краб и ямс! Богатый стол для зимнего времени – и столько еды, что нам все не съесть. Но мы постараемся, после того как отберем лучшие кусочки, чтобы отправить Индире. Я отставил трюфель ждать прихода Бека. Я надеялся, что он придет скоро – и в то же время надеялся, что он останется с Индирой до тех пор, пока она не перестанет нуждаться в поддержке – несовместимые надежды, включая и искреннюю надежду на то, что он, наконец, начнет что-то делать для Индиры. Он меня разочаровал. Я надеялся, что к третьему ребенку он все-таки поймет, как надо себя вести.

Он пришел, когда дети уже начали уставать. Они ели, и пели, и плясали, пока даже фиппокоты, эти зеленые пушистые любители веселья, не ускакали к себе в норы, с обвисшими хвостами-завитушками. Я поучаствовал во всем. Никто не знает так много плясовых детских песенок, как дядя Хигг. Я придумал для малышей новую песенку про Свет и луны, и даже взрослые ее подхватили.

      Галилей, вот странная луна: Днем и ночью она видна. Быстро садится, на западе встает, Время не покажет, но яркий свет дает.

Когда пришел Бек, дети взбодрились.

– Имя, имя! – скандировали они: ритуал праздника новорожденных.

– Снежка! – сказал он.

(«Снежка! – подумал я. – Что за имя!» Но я продолжал улыбаться. Дядя Хигг должен служить примером.)

Дети постарались спеть и сплясать для Снежки, но им уже хотелось спать. Я постепенно замедлил песню до колыбельной, и они последовали моей подсказке: порхнули на землю, как снежинки, и замерли…

Вскоре после этого я открыл банку и разлил содержимое для тостов: настоявшееся до красновато-коричневого, ароматное. Трюфель для желающих и фруктовый пунш и чай для тех, кто склонен отклонить или соединить, как говорится. Пора отпраздновать рождение! Мое пятнадцатое, и двенадцать из них выжили. Казалось бы, мне пора привыкнуть, но любое рождение – не только у меня, но и у львов, котов, летучих мышей и ящериц за миллиарды лет во всей галактике и Вселенной, – все рождения невозможно должным образом отпраздновать. Однако трюфель – неплохое начало.

Сильвия подняла чашку.

– Все дети особенные, но Снежка – это этап. Сегодня мирян стало сто. Это чудесное число, и не только потому, что оно красивое и круглое. Оно чудесное, потому что цифра увеличивается. Снежка желанная, как и все малыши перед ней и все малыши после нее и как все здесь. Сегодня нас сто! За Снежку!

Очень скоро, после двух больших чашек неразбавленного трюфеля, я спросил у Бека:

– Почему Снежка?

Я боялся услышать что-то глупое: он ведь уже назвал двоих детей Луной и Ветром. Не понимаю, почему Индира позволяет ему выбирать имена.

– Ты не одобряешь.

– Оно… перекликается с природой, полагаю.

– Сейчас в горах идет снег, так что я подумал: Снежка. Тебе противно.

– Снежка?

– Снежка. Моя дочь. Я дал ей имя.

– Мне просто интересно.

– Дать ей имя – моя обязанность.

– Ты мало что сделал во время родов. Наверное, приходится пользоваться оставшимися возможностями.

– Ты же знаешь, что мне больно видеть, что терпит Индира.

– Ей приходится много вытерпеть. Вот почему ей нужна помощь.

– Есть то, чего я делать не могу.

– Есть то, чего ты не делаешь.

– И тут-то появляешься ты.

– Я не об этом.

– Но это правда. Ты сделал ей ребенка. Я даю имя.

– И ты явно потратил на это немало усилий.

– Это ее имя: Снежка. Моя жена, мои дети. Твое дело сделано.

Я ненадолго задумался. Он был прав, хотя я предпочел бы нормальное имя вроде Анны или Розмари. И нормальные имена для Луны и Ветра. По правде говоря, я много чего предпочел бы, а он стоял тут передо мной – и ни черта не сделал, а вот вся награда досталась ему. Он дал малышке идиотское имя, которое мне не понравится, просто чтобы его права были очевидны – точно так, как Копальщик бросал в меня грязью.

Я дал Беку по морде.

Он попятился, прижимая ладонь к носу. Я бил его не сильно. Он остался на ногах, и нос у него почти не кровил. Он посмотрел на меня и захохотал. Мне захотелось еще раз его ударить. На нас смотрели, но никто не пытался меня остановить.

– Хигг! – Он потянулся, чтобы по-братски обнять меня за плечи. Я отступил на шаг – но недостаточно быстро. – Ты можешь напугать львов – но не меня. Ты самый счастливый человек на Мире. Женщины, дети, трюфель – все, что пожелаешь, когда пожелаешь.

К этому моменту он уже прижимал меня к себе. Похоже, он выпил даже больше, чем я. В такой позе как следует размахнуться не получилось бы.

– Ты мой лучший друг, Хигг. Снежка – красивое имя. Отличное имя.

– Как скажешь.

– И скажу. Ничего личного.

– Ничего личного. – Я был собой недоволен. Можно было ударить его получше, так ведь? А я не смог. Я высвободился. – Выпью-ка я чая, – сказал я.

Сильвия ждала меня у кувшина с чаем, чтобы с серьезным видом вручить чашку трюфеля.

– Я была вспыльчивая, – сказала она.

– Я не вспылил.

– Знаю. Вот и хорошо.

Она предложила мне посидеть с ней. Я не помню тот день, когда она убила старого модератора и спасла нас, но моя мама говорит, что в тот день Сильвия изменилась. А вот переезд в Радужный город я помню. Я считал Сильвию умной и могущественной. Я любил ее по-мальчишески, и это чувство так и не прошло, даже когда она стала морщинистой и седой. Мы устроились у дальней стены, и я сделал большой глоток трюфеля.

– Это нечестно, – сказал я, снова чувствуя себя мальчишкой. – Я люблю Индиру, а она остается с Беком.

– О вкусах не спорят.

Она отпила немного трюфеля из своей чашки.

– Мне нужна жена, мне нужна… Индира.

– И Зоя, и Палома, и Карилла.

– И они. Хоть кто-то. Они должны со мной остаться, хотя бы одна из них.