Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

к столицам – Минску и Киеву, – не говоря о вожделенном Ленинграде. К осени должна была сдаться Москва. Однако информацию из первых рук Вагнеры получили только после того, как демобилизовалась заболевшая дизентерией Верена. Она была единственной из детей Винифред, оказавшейся на театре военных действий, поскольку после полученного в польскую кампанию ранения Вольфганг был признан негодным к строевой службе, а Виланда внесли в утвержденный Гитлером список деятелей культуры, не подлежащих призыву.

В то, о чем рассказывала Верена, никто не хотел верить. Во время службы в Бессарабии она слышала доносившиеся из стоявшего на тридцатиградусной жаре под палящими лучами солнца эшелона крики пленных, которые просили пить, но не получали воды. Такое бесчеловечное обращение с людьми произвело на девушку настолько сильное впечатление, что она рассказала об увиденном во время состоявшейся вскоре в Берлине встречи с Гитлером, и тот будто бы «пришел в ужас от подобных мерзостей румын». Чтобы такое «свинство» больше не повторилось, он даже пообещал провести тщательное расследование и наказать виновных. В Ванфриде этот неприятный эпизод расценили как чистую случайность и списали на издержки войны, тем более что победные реляции поступали не только с Восточного фронта, но и из Африки, где немецкие войска громили англичан и прорывались к Суэцкому каналу.

Все это происходило в преддверии и во время очередного «фестиваля военного времени», проводимого по той же программе, что и в прошедшем году. Примерно таким же был и состав исполнителей, только вместо Хёслина Кольцом на этот раз дирижировал Титьен. Теперь он получал гонорары не только как художественный руководитель и режиссер, но и как ведущий дирижер, взявший на себя львиную долю репертуара, и это вызывало сильное недовольство вставшего к нему в оппозицию Виланда. Были увеличены также гонорары исполнителей, в связи с чем жена архивариуса Ванфрида Гертруда Штробель писала: «Ведущие солисты получают теперь по 3000 марок за каждое выступление! Фюреру приходится существенно увеличить дотации».

Как обычно, решение о проведении фестиваля было принято по особому распоряжению Гитлера в последний момент. Если верить воспоминаниям Вольфганга Вагнера, ему пришлось сыграть при этом главную роль, поскольку на переговоры с фюрером осмотрительный Титьен послал его вместо себя: «На 1941 год уже были готовы три разных варианта: 1. Так называемый большой план, предусматривавший новые постановки Тангейзера и Парсифаля с декорациями Виланда. 2. Повторение программы 1940 года. 3. Отказ от проведения фестиваля, чтобы заняться перестройкой здания Дома торжественных представлений (задуманного Рихардом Вагнером как временное) для придания ему монументального облика. Из-за военного положения и последующего развития событий удалось осуществить лишь второй вариант». Остается только недоумевать, почему на этот раз о проведении фестиваля Винифред не договаривалась с фюрером сама.

Несмотря на повторение прошлогодней программы, приходилось решать множество организационных вопросов, прежде всего обеспечивать доставку публики (все тех же раненых, которых становилось все больше, медсестер и работников оборонных предприятий) по железной дороге, их размещение и снабжение продуктами. Проблему обеспечения горючим решали по распоряжению фюрера в рамках снабжения армии, и ответственному за него генералу Рудольфу Шмундту было велено действовать через обербургомистра Кемпфлера. Судя по записке высокопоставленного армейского интенданта, переданной через него Винифред, дело снабжения обстояло далеко не лучшим образом: «Вы не поверите, как нам здесь тяжело воевать, дороги в ужасном состоянии, практически одна грязь и песок, так что горючего уходит значительно больше, чем мы думали». Из этого следовало, что дела на фронте идут далеко не так блестяще, как об этом писали газеты и вещало радио. Зато порадовала СчР. Организованные Бодо Лафференцем поезда с гостями прибыли не только из «старых», но и из вновь присоединенных областей рейха, в том числе из Данцига, области Варты, Восточной марки (бывшей Австрии) и Эльзаса. В одном из своих интервью Винифред сообщила, что это делалось для того, чтобы «дать эльзасцам их немецкую отчизну, а в качестве приветствия на исконной родине подарить возможность переживания Байройтского фестиваля».

Приличное обеспечение исполнителей продуктами и условия, созданные для их беззаботного существования, вызывали явное раздражение жителей Байройта, которым приходилось во всем себя ограничивать. Недовольство еще больше усилилось из-за распространившегося слуха о готовящейся перестройке Дома торжественных представлений. По этому поводу Гертруда Штробель возмущалась: «Беспечность, с которой разбазаривают рабочие гроши, достигла недопустимого уровня. Тьфу, тьфу и еще раз тьфу!» Для усиления пропагандистского воздействия фестиваля его спектакли транслировались на коротких волнах на заграницу. В перерывах между действиями пояснения на английском языке давали Винифред Вагнер и исполнительница партии Флосхильды англичанка Марджери Бут (будучи замужем за немцем, она после начала войны осталась в Германии и была агентом британской разведки). Русскоязычным комментатором был исполнитель партии Вотана Яро Прохазка.

* * *

Побывавший на фестивале Геббельс записал в дневнике: «Маленький маркграфский город являет собой образ абсолютного мира и благотворной идиллии. Тут почти нет следов войны. На тех берлинцев, у кого еще не спало напряжение от пребывания в миллионном городе, покой этого городка действует как бальзам на беспокойную душу». Однако у жителей Байройта и большинства гостей фестиваля настроение было далеко не столь идиллическим. Надежда на молниеносное завоевание Советского Союза не оправдалась, и ближе к зиме положение в армии сильно осложнилось. Прибывающие в Байройт раненые рассказывали ужасы о ситуации на фронте. Гертруда Штробель записала то, что ей поведал вернувшийся из Украины солдат: «Расстреливают всех евреев (в том числе женщин и детей), бывали случаи голодной смерти русских военнопленных и местных жителей, у солдат полная апатия и подавленное настроение из-за отмены отпусков и лютой зимы – нечего курить, нет ни алкоголя, ни выпечки, одни консервы. Ближайшая полевая почта находится в 200 километрах! Нет даже рождественских елок, поскольку во всей округе нет ни одного дерева (район Харькова)».

В Байройт пришло также известие о гибели Ульриха Роллера в последние дни декабря под Калугой. Он получил призывную повестку в ноябре 1941-го, но, поскольку фамилия молодого сценографа была в списке освобожденных от воинской службы, его отправили не на фронт, а зачислили в спецподразделение СС, которое инспектировало концлагерь Заксенхаузен. Насмотревшись на творившиеся там ужасы (в то время там содержались в основном гомосексуалисты), он уговорил Винифред, чтобы та вычеркнула его из списка незаменимых сотрудников, и потребовал отправки на фронт. Гитлер тогда пребывал в своей Ставке в Восточной Пруссии, при нем неотлучно находился Борман, и у Винифред не было возможности согласовать этот шаг с фюрером. По-видимому, она расценила решение молодого сценографа как его патриотический порыв, которому не следовало препятствовать. Во всяком случае, получив роковое известие, она написала матери Ульриха: