Избранные труды о ценности, проценте и капитале (Капитал и процент т. 1, Основы теории ценности хозяйственных благ) - Ойген Бём-Баверк

Вышедшая в 1928 г. в двух томах «Субъективная школа» охватила не только учения австрийской школы, но кроме того еще — в первом томе — теорию Маршалла и американскую школу (в основном Дж.Б. Кларка, через которого Блюмин вышел на обширную и современную проблему экономической статики и динамики); во втором — «виднейших экономистов-математиков» О. Курно, Г. Госсена, У. С. Джевонса, Л. Вальраса, В. Парето, В. К. Дмитриева935.

Но уже в том же 1928 г. Блюмину пришлось признать: «автору ясно, что в настоящей работе имеется много пробелов и спорных положений»937. Второе издание 1931 г. уже было «переработано» (к тому времени Блюмин закончил Комакадемию имени Н. К. Крупской, 1930) и увидело свет в 1931 г.; третье — в рамках «Избранных произведений» — появилось в 1962 г., уже после смерти ученого. Вот почему мы считали принципиально важным поместить в настоящий том сочинений Бём-Баверка текст первого, оригинального издания работы Блюмина937.

В 1938 г. Блюмин защищает докторскую диссертацию, годом раньше становится профессором. Еще с 1930 г. вступает в должность научного сотрудника Института экономики АН СССР и работает там до 1956 г. После этого Блюмин оставшиеся три года жизни — в Институте мировой экономики и международных отношений. Умер ученый 10 июня 1959 г. в Москве. В течение жизни Блюмин был профессором МГУ и других московских вузов. Ряд его трудов переведен на английский, немецкий, французский, чешский, румынский, польский, болгарский языки. Посмертно издана также «История экономических учений. Очерки теории» (М., 1961).

Главная черта, которая бросается при чтении историко-экономических работ Блюмина, — это добросовестность изложения точек зрения исследуемого автора и его критиков, соединенная с логическим анализом. Благодаря этому даже скрупулезное изложение чужой мысли не превращается у Блюмина в пересказ, а всегда несет на себе печать авторского текста.

Если говорить о тексте, посвященном австрийской школе вообще и Бём-Баверку в частности, то он важен прежде всего тем, что Бём-Баверк, наверное, следующий после Маркса мыслитель, мимо которого не мог в то время пройти ни один значимый в научном мире теоретик. В этой связи X. Ю. Серафим даже заметил, что критика теории Бём-Баверка является отличительной чертой российской экономической школы. Действительно, от М. И. Туган-Барановского до В. И. Борткевича и Е. Е. Слуцкого мы наблюдаем критическое (но вместе с тем и конструктивное) отношение к взглядам этого «великого мастера» по основным проблемам ценности, капитала и процента (Й. Шумпетер).

Блюмину принадлежит здесь крайне продуктивная мысль о «логических кругах» (circulus vitiosus) в определении тех или иных понятий, преодолением которых были заняты ведущие экономисты после Д. Рикардо. Поставил ее по существу Бём-Баверк, крупнейший из австрийцев теоретик «последовательного психологизма», — в этом нас убеждает марксист Блюмин. Весь вопрос в том, какими средствами решается эта проблема, у которой есть и логическое, и математическое измерение938. В связи с этим Блюмин указывает на ограниченность математического метода (особенно ярко это показано Блюминым в очерке, посвященном теории Дмитриева во 2-ом томе «Субъективной школы»), который при определении цен в теории ценности, например, вынужден подменять каузальный анализ функциональным, а это грозит устранением содержательной стороны проблемы. Блюмин пишет даже о том, что «математика превратилась в средство избавления от порочных кругов»; в теории ценности ту же роль, по его мнению, выполняет теория спроса-предложения. Это очень актуальное положение для оценки современного феномена «мейнстрим».

Но заканчивает Блюмин главу об австрийской школе необычно. «...Сопоставление учения математиков и австрийцев приводит нас к выводу, что, несмотря на наличие общей центральной ошибки о регулирующей роли спроса и предложения, математики дали значительно более глубокий анализ, чем австрийцы». Его методологическая критика здесь направлена не только на математиков, но и на австрийцев. Тем не менее, она исторически-конструктивна: коль скоро «вся экономическая система австрийской школы представляет собой развернутую теорию спроса и предложения» (курсив Блюмина), — теорию, которая насчитывает много лет, первенство австрийцев в разработке теории предельной полезности вполне может быть оспорено всей предшествующей историей науки, начиная с аббата Галиани. И не случайно, что в последующем развитии экономической теории важнейшее место среди построений австрийской школы заняла теория процента Бём-Баверка и выдвинутый им принцип «окольных методов производства»; как раз эти фундаментальные построения последовательно критиковались сторонниками объективистской теории ценности и распределения в целях создания собственных конструкций (Борткевич, Сраффа). Но важно даже не это, а то, что Бём-Баверк сумел сформулировать свою теорию капитала и процента после того, как скрупулезно и последовательно рассмотрел все предшествующие теории в историческом измерении (см. 1-й том «Капитала и процента» в настоящем издании под ред. проф. В. С. Автономова).

В таком устремлении Блюмина к анализу и исторических оснований, и логических предпосылок теории мы видим его силу как историка экономической мысли, его интуицию и образец для подражания.

Клюкин П.Н.

И. Г. Блюмин Избранные фрагменты об австрийской школе из книги «Субъективная школа в политической экономии» (Т. 1. М., 1928)

Глава первая ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СУБЪЕКТИВНОЙ ШКОЛЫ

[47] Мы меньше всего останавливаемся на характеристике австрийской школы, ибо учение последней широко освещено в русской литературе. Остановимся на разрешении одного вопроса: можно ли австрийцев объединить в одну группу с математиками и англо-американцами?940 Австрийскую теорию обычно характеризуют как систему последовательного субъективизма. Действительно, основная особенность австрийцев заключается в их попытке всю теорию ценности построить на базе анализа абсолютных потребностей, т. е. потребностей, рассматриваемых независимо от рыночных цен. Поэтому можно сказать, что различие между австрийцами и другими течениями носит не количественный, а качественный характер. Это различие можно охарактеризовать как различие между последовательной, выдержанной и эклектической теорией. Нужно отметить, что такое противопоставление неверно. Австрийцы также не дают последовательного психологизма, они дают лишь видимость такой последовательности. По существу, австрийцы также являются эклектиками (см. вторую главу), но этот эклектизм выступает у австрийцев менее отчетливо. Тенденция дать такую видимость последовательного психологизма имеет известный смысл. Предварительно рассмотрим следующий вопрос, связанный с генезисом последовательного психологизма. Последний, если к нему присмотреться внимательнее, представляет собой весьма оригинальное или даже парадоксальное явление. Оригинальность этого явления заключается в том, конечно, что австрийцы оперируют с Робинзонадами. Робинзонады получили широкое распространение еще в XVII столетии. Маркс говорил о том, что «единичный и обособленный охотник и рыболов, с которых начинают Смит и [48] Рикардо, принадлежат к лишенным фантазии химерам восемнадцатого века»940. В этом отношении психологисты следуют лишь традициям, установленным в буржуазной политической экономии.

Между австрийцами и классиками имеется, однако, одно весьма существенное различие. Классики рассматривали Робинзона как типичного выходца из товарно-капиталистического общества; ограниченность исторического кругозора классической школы выразилась в том, что она не смогла представить себе другой формы производства, кроме капиталистической; психология изолированного рыболова или охотника поэтому рисуется как идентичная психологии капиталиста-предпринимателя. Австрийцы пошли по диаметрально противоположному пути. Они пытаются современных капиталистов представить в образе Робинзонов; они фактически идут слишком далеко в отрицании исторических границ капитализма; они отрицают даже существование его в тех условиях, где последний неограниченно царит. Они пытаются товарное хозяйство превратить в совокупность натуральных хозяйств. В то время как последние остатки натурального хозяйства терпят жесточайшие поражения и изгоняются из всех уголков земного шара, натуральное хозяйство находит себе последнее убежище, последний приют в экономической теории психологизма.

Эпоха наиболее полного господства товарной формы продукта характеризуется своеобразным «теоретико-экономическим романтизмом», попытками буржуазных экономистов превратить натуральное хозяйство в исходный пункт экономического анализа. В связи с этим наблюдается то интересное явление, что представители последовательного психологизма испытывают сильнейшие затруднения при объяснении явлений товарного хозяйства. Пока речь идет о натуральном хозяйстве, представители психологической школы кое-как сводят концы с концами. Но (хотя, как увидим ниже, и в этой области у них имеется много противоречий) как только они переходят к объяснению товарного хозяйства, они становятся в тупик. На сцену выступают всевозможные модификации законов субъективной ценности, которые, по существу, сводятся к аннулированию и ликвидации этих законов.