Избранные труды о ценности, проценте и капитале (Капитал и процент т. 1, Основы теории ценности хозяйственных благ) - Ойген Бём-Баверк

Решающим пунктом теории субъективной ценности австрийцев является учение о регулирующей роли предельной единицы. Все единицы данного запаса получают ценность, равную полезности этой предельной единицы. В условиях натурального хозяйства эту регулирующую роль предельной единицы трудно объяснить, ибо оценка одной единицы и одновременная оценка каждой из единиц, входящих в данный запас, подчиняются различным правилам. В связи с этим встает вопрос о том, какие дополнительные предпосылки лежат в основании теории предельной полезности. Этот вопрос представляет большой интерес, ибо он приводит к проблеме о теоретических корнях австрийской школы.

По нашему мнению943, эти предпосылки следующие: а) процесс образования субъективных оценок рассматривается в связи с актами купли-продажи, т. е. предполагается наличие рынка, спроса-предложения и объективной ценности; б) предполагается соизмеримость полезностей и цен;

в) полезность данной единицы рассматривается как максимальная цена, которая может быть уплачена данным субъектом за данную вещь.

Вторая предпосылка имеет очень существенное значение. Если признать несоизмеримость полезности и цен, то отпадает возможность дедуцирования цен из полезности и возможность всякого объяснения величины цены на основании величины полезности. Как можно объяснить первую величину на основании второй, если они являются несоизмеримыми? Эта предпосылка совершенно отчетливо сформулирована Маршаллом, но она лежит также в основе всех схем цен австрийцев. Рассмотрим, например, простейший изолированный обмен, с которого начинают свой анализ австрийцы. По учению австрийцев, цены колеблются в определенных пределах. Верхним пределом является субъективная оценка покупателя. Низшим пределом — субъективная оценка продавца. Субъективные оценки равны предельной полезности. Следовательно, последняя понимается как максимальная или минимальная цена, т. е. как категория, однородная рыночной цене.

Если принять указанные выше три предпосылки, то получается возможность объяснить регулирующую роль предельной единицы. Предположим, что полезность данного товара определяет верхний предел колебаний цены последнего. Пусть данный запас состоит из п единиц. Полезность отдельных единиц убывает по мере увеличения запаса. Если полезность п-ой единицы равна а, то цена каждой единицы, входящей в данный запас, не может быть больше а. На помощь теории предельной полезности приходит так называемый закон безразличия (по терминологии Джевонса), т. е. положение [52] о том, что все однородные товары имеют на рынке одну и ту же цену. Поскольку все единицы данного запаса имеют одинаковую цену, последняя всегда должна быть меньше полезности предельной единицы. В противном случае отпали бы стимулы к покупке предельной единицы, и вообще всех тех единиц, полезность которых меньше данной цены (мы предполагаем все время соизмеримость полезности и цены). Этот молчаливый аргумент теории субъективной ценности австрийцев может быть легко проиллюстрирован на схемах цены Менгера (последний в своих схемах, в отличие от Бём-Баверка, предполагает, что спрос на данный товар может варьироваться в зависимости от цены товара). Таким образом, ошибочно утверждение, что теория субъективной ценности австрийцев есть база их теории объективной ценности. По существу, имеется обратная зависимость между этими двумя теориями. Теория объективной ценности лежит в основе важнейшего пункта теории субъективной ценности — теории предельной полезности. А так как теория объективной ценности австрийцев, как мы выше указали, есть теория спроса и предложения, то отсюда получается тот вывод, что в системе австрийцев роль базиса играет теория спроса и предложения, а роль надстройки — теория полезности. Основным костяком экономического учения австрийцев является теория спроса и предложения. Теория полезности есть надстройка, и выполняет преимущественно роль орнамента.

Тот факт, что теория полезности есть лишь орнамент экономической теории австрийцев, подтверждается также тем, что эта категория в системе австрийцев претерпевает известную трансформацию. Австрийцы устраняют качественное различие между полезностью и ценой. Они превращают полезность в особый вид цен (максимальных или минимальных). Эта трансформация очень отчетливо выступает у англо-американцев, но она имеется уже в довольно явной форме у теоретиков австрийской школы. Англо-американцы только резче подчеркивают родство полезности и цены. Так, по мнению Маршалла, полезность может получить денежное выражение. Фактически полезность превращается в наивысшую цену, которую согласен уплатить покупатель за данный товар. Различие между полезностью и ценой, с этой точки зрения, становится количественным различием. Рыночная цена есть средняя установившаяся цена; полезность есть наивысшая цена, которую согласен дать покупатель, т. е. верхний предел колебаний цен. В таком же виде фигурируют предельные полезности в теории цен Бём-Баверка (как верхние и нижние пределы колебаний цен). Эта интерпретация стирает качественное различие между потребительной ценностью и ценностью.

Указанная выше интерпретация полезности является весьма характерной для всей субъективной школы. Эта интерпретация указывает на своеобразный психологический маскарад — под маской полезностей, которые определяются абсолютными потребностями индивида, фигурируют совершенно определенные цены. Этот факт лишний раз подтверждает, что последовательный психологизм (в узком значении этого слова, как учение о регулирующей роли потребностей и полезностей) не играет существенной роли в общей системе субъективизма. Последовательного субъективизма вообще не может быть. Существует лишь иллюзия последовательного субъективизма. Эта иллюзия необходима для того, чтобы скрыть многочисленные прорехи, заколдованные круги и общее теоретическое бессилие субъективизма. Бегство от капиталистического способа производства есть бегство от собственных теоретических противоречий и заколдованных кругов. По прекрасному замечанию Дитцеля, теория предельной полезности представляет собой не фундамент, а орнамент экономического учения австрийцев. В этом отношении можно провести новую аналогию между ролью математического метода у экономистов математической школы и ролью психологизма у австрийцев.

[53] Процесс маскировки ценностных категорий субъективной оболочкой принимает у различных представителей субъективной школы весьма сложные и интересные формы. Этот процесс представляет также интерес с другой стороны. Он свидетельствует о том, что наиболее последовательные сторонники субъективизма (например, австрийцы) допускают косвенное влияние ценностных категорий на методы субъективных оценок. Наконец, этот процесс трансформации объективных категорий в субъективные иллюстрирует некоторые особенности новейшей эволюции товарного фетишизма. Поэтому мы дадим несколько иллюстраций.

У австрийцев, с одной стороны, субъективные оценки во всяком обществе дедуцируются из полезностей отдельных благ; с другой стороны, полезности (т. е., вернее, нашим представлениям о полезности) приписывается ряд таких свойств, которые могут быть лишь у субъективных оценок товаропроизводителя. К числу таких свойств, которые совершенно незаслуженно приписываются полезности, можно, например, отнести способность поддаваться точнейшему измерению. Достаточно лишь привести знаменитые схемы полезности и вспомнить ту энергию, с которой психологисты защищают идею измеримости наших чувств вообще и полезностей в частности. Мы подчеркиваем, что речь идет не о сравнимости вообще и о грубом приближенном вычислении, а о точном измерении, о возможности установления разнообразнейших числовых отношений между полезностью отдельных благ. Корни этой доктрины психологистов нетрудно обнаружить. Субъективные оценки товаропроизводителей, действительно, поддаются измерению, поскольку эти оценки определяются ценами, которые, в свою очередь, представляют собой прекраснейший материал для всяких математических операций. И вот, это свойство точной измеримости, присущей субъективным оценкам лишь в определенную историческую эпоху и именно тогда, когда оценки независимы от полезности, психологисты переносят на сами полезности. В результате, способ оценки отдельных благ у Робинзона и по своей внешней форме, и по своим принципам приближается к способу оценки товаропроизводителя.

Математики пошли в этом направлении значительно дальше. Они, пользуясь математическими формулами, превращают субъективные оценки, или предельные полезности в определенные объективные факты, неразрывно связанные с ценами и подчиняющиеся тем же законам. Субъективное ядро предельных полезностей постепенно улетучивается в работах математиков. Остается лишь старая субъективная вывеска, психологическая наклейка, которая далеко не соответствует новому содержанию этих категорий. Весьма любопытную иллюстрацию этого процесса преобразований потребностей и полезности хозяйствующего субъекта, наделения последних новыми свойствами, представляет собой так называемый второй закон Госсена944.