Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

Однако нам известны лишь крупицы народных произведений, записанных в самом конце ХХ века. Вот характерный пример о названии парохода, стоявшего в одесском порту, и ответе биндюжника мальчику:

В одесском порту еврейский мальчик, увидев название парохода, пристал к маме:

– Мама, а кто такой Сергей Есенин?

– Отстань, не морочь мне голову.

Биндюжник, стоявший рядом, говорит мальчику:

– Ну откуда же маме знать, что «Сергей Есенин» – это бывший «Лазарь Каганович»? [2123]

Этот текст по смыслу тождественен анекдотической ситуации, случившейся с самим Есениным и зафиксированной его приятелем И. И. Старцевым:

Возвращаемся однажды на извозчике из Политехнического музея. Разговорившись с извозчиком, Есенин спросил его, знает ли он Пушкина и Гоголя.

– А кто они такие будут, милой? – озадачился извозчик.

– Писатели, знаешь, памятники им поставлены на Тверском и Пречистенском бульварах.

– А, это чугунные-то! Как же, знаем! – отвечал простодушный извозчик.

– Боже, можно окаменеть от людского простодушия! Неужели, чтобы стать известным, надо превратиться в бронзу? – грустно заметил Есенин и долго потом рассказывал об этом случае. [2124]

Тот же анекдотический случай зафиксировал А. Б. Мариенгоф в «Романе без вранья» (1927) с датировкой:

Мне вспомнилось другое 31 декабря. В Политехническом музее – «Встреча Нового года с имажинистами». Мы с Есениным – молодые, здоровые. <…> Есенин заводит с извозчиком литературный разговор:

– А скажи, дяденька, кого ты знаешь из поэтов?

– Пушкина.

– Это, дяденька, мертвый. А вот кого ты из живых знаешь?

– Из живых нема, барин. Мы живых не знаем. Мы только чугунных. [2125]

Анекдотическая ситуация была расхожей в первые послереволюционные годы, она являлась обыденной и типичной. Ее привел А. Н. Толстой во вступительной статье «О читателе (В виде предисловия)» к сборнику 1925 г.:

Сразу стало легко. В конце концов, не Каратаевы же книжки читают.

– Извозчик, скажи-ка, братец мой, читал ты Метерлинка?

– Чего? Какой же это читатель! Народники и те на нем зубы сломали. [2126]

А корабль с именем Есенина действительно существовал, даже если хронологическая привязка его ошибочна. Причем если бы пароход был вымышлен, то он стал бы фактом фольклора, что еще более примечательно в отношении процесса возведения в культ фигуры Есенина. Учительница Б. Лев в 1969 г. прислала письмо в журнал «Нева» с сообщением об этом: «Пятнадцать лет назад на голубых дорогах Московского речного пароходства впервые появился комфортабельный пассажирский пароход “Сергей Есенин”. Экипаж судна высоко чтит память русского поэта. В салоне оборудован музей, посвященный Сергею Есенину. <…> В каждом рейсе на литературных встречах выступают искусствоведы, артисты, писатели…». [2127]

В школьном фольклоре бытует анекдот о встрече трех поэтов – Есенина, Маяковского и А. А. Вознесенского (неважно, что последний родился позже – в 1933 г., развивал в своем творчестве поэтику В. В. Маяковского, первый сборник стихов опубликовал в 1962 г.). Объектом пародирования стало уже нашедшее свое место в народной песенной поэзии стихотворение Есенина «Береза» (1913) в контаминации с менее известным «Листья падают, листья падают…» (1925):

Встретились Есенин, Маяковский и Вознесенский. Решили написать стихи на одну тему. Видят: девушка под деревом … Есенин говорит:

Белая береза

Под окном стоит,

Молодая дева

Под березой … [2128]

Исходными текстами можно считать есенинские строки: «Белая береза // Под моим окном» (IV, 45) и «Я хотел бы теперь хорошую // Видеть девушку под окном» (I, 235).

Через двадцать с небольшим лет, уже в XXI веке был рассказан к случаю (как комментарий к прикрыванию рта при зевоте) анекдот про двух поэтов (вспомните мотив плевания в урны в фольклорной песне):

Маяковский сказал:

Люди! Будьте культурны!

Не плюйте на пол,

А плюйте в урны!

А Есенин ответил:

Люди стали все культурны,

И стоят повсюду урны,

Никто на пол не плюёт,

Плюнет в урну и пойдёт. [2129]

От поэтической стилизации – к центонности: часть 1-я (от А. Финкеля…)

Параллелью к пародированию стихотворений Есенина в фольклоре посредством их переделок в песни является литературная стилизация без намеренного «снижения» образности исходного произведения. Так, уже при жизни Есенина, в 1919 году, появилось стихотворение 20-летнего А. Финкеля про козла, созданное «по мотивам» есенинской лирики:

Рязанские лощины,

Коломенская грусть.

Одна теперь в долине

Живу я и томлюсь.

Козел мой златорогий

Гулять умчался в лес.

И свечкой четверговой

Горел окрай небес.

<…>

Я проклинаю Китеж

И тьму его дорог,

Восстал бездонный вытяж,

Разорван козий бог.

Стучали волчьи зубы

В тарелки языков.

Опять распят, погублен

Козлиный Саваоф.

О, лебедь гнутых ножек

И ножек серый гусь.

Рязанские дорожки,

Коломенская грусть. [2130]

Этот текст появился в анонимном сборнике «Парнас дыбом» (Харьков, 1925), включавшем три раздела – «Про: козлов, собак и веверлеев», которые были созданы выпускниками Академии теоретических знаний в Харькове и будущими учеными Э. С. Паперной, А. Г. Розенбергом и А. М. Финкелем, изучавшими приметы индивидуального стиля поэтов разных веков и народов. (Примечательно, что Есенин посещал Харьков в 1920 году: 23 марта выехал туда вместе с А. Б. Мариенгофом и А. М. Сахаровым, 19 апреля выступил с Мариенгофом и Велимиром Хлебниковым в Харьковском городском театре с чтением стихов, 22–28 апреля возвратился в Москву; в середине апреля вышел из харьковской печати коллективный сборник «Харчевня зорь» с поэмой «Кобыльи корабли». [2131] ) Авторы поставили шутливую задачу – представить, как бы могли сочинить произведения различные литераторы про один из заранее оговоренных трех персонажей. В преамбуле «Вместо предисловия. Разговор книгопродавца с поэтом» А. М. Финкель (опять же без указания своего авторства) привел фамилию Есенина в перечислении наиболее оригинальных писателей:

И пронеслися предо мной

Толпою призрачных видений

Те, кем гордится род земной:

Здесь Данта был суровый гений,

Здесь был слепой певец Омир,

Некрасов, Франс, Крылов, Твардовский,

Есенин, Эренбург, Шекспир,

Ахматова и Маяковский. [2132]

Интересно, что при переиздании сборника в 1927 г., после смерти Есенина, его фамилия исчезла из перечня писателей, но и сам список оказался наполовину измененным: Некрасов, Франс, Уайльд, Жуковский, Ахматова, Бальмонт, Шекспир, Юшкевич, Пушкин, Маяковский. [2133]

Понятно, что рефренное упоминание козла в разных его вариациях («козел мой златорогий», «козий бог», «козлиный Саваоф») объясняется тематической заданностью центрального персонажа, хотя и очень кстати пародирует культ обожествляемой Есениным коровы (см. образы отелившегося Бога, красного телкá и др.). В. Ф. Ходасевич рассуждал о «Пришествии» Есенина: «Несомненно, что и телок есенинский, как ни неприятно это высказать, есть пародия Агнца. Агнец – закланный, телок же благополучен, рыж, сыт и обещает благополучие и сытость…» [2134] (1926). Остальная финкелевская символика заимствована из разных есенинских текстов, опубликованных к моменту написания пародии и известных ее сочинителю. Так, зачин «Рязанские лощины» и стихи 4-го куплета «Я проклинаю Китеж // И тьму его дорог, // Восстал бездонный вытяж» восходят к трем строкам из «Инонии» (1918): «Проклинаю я дыхание Китежа // И все лощины его дорог. // Я хочу, чтоб на бездонном вытяже» (II, 62). Вторая (и она же предпоследняя) строка-рефрен пародийного текста – «Коломенская грусть» – является точной цитатой из есенинского стихотворения 1917 г. «О пашни, пашни, пашни…» (I, 121). Стих «Живу я и томлюсь» напоминает есенинское «Затомилась деревня невесточкой». В строках «Гулять умчался в лес. // И свечкой четверговой // Горел окрай небес» соединились стихи из двух стихотворений Есенина – «И горит в парче лиловой // Облаками крытый лес» (I, 56 – «Чую Радуницу Божью…», 1914) и «Свечкой чисточетверговой // Над тобой горит звезда» (I, 126 – «Серебристая дорога…», 1917). Начало 3-го куплета «Рычали гневно тучи, // Мотали головой» перекликается с есенинскими строками из «Инонии»: «Стая туч твоих, по-волчьи лающих, // Словно стая злющих волков» (II, 63).

Слова «тарелка» во всей лирике Есенина нет; но пародийная фраза «Стучали волчьи зубы // В тарелки языков» опирается на метафоричность, основанную на образах посуды и хозяйственной утвари: в первую очередь, это «На небесном синем блюде // Желтых туч медовый дым» (IV, 95 – 1915) и «Звери, звери, приидите ко мне // В чашки рук моих злобу выплакать» (II, 79 – «Кобыльи корабли», 1919), более отдаленно – «Грянул гром. Чашка неба расколота» (IV, 72 – «Богатырский посвист», 1914), «Сам враг кладет цветы на чашки коромысла» (IV, 97 – «Польша», 1915).