Ткань Ишанкара - Тори Бергер

обещания. Она опустила голову и бесцветным голосом произнесла положенную Церемониалом фразу:

– В Зиндан на неделю, сэр, на хлеб и воду. Виновата, не сдержалась, больше не повторится.

Она чувствовала, что сэр ’т Хоофт смотрит на нее, но не хотела поднимать на него взгляд.

– Я всегда держал свое Слово, Тайра, – сказал он в полной тишине. – И этот случай не исключение.

Тайра понимала, что плачет, но не могла даже вытереть слезы. Ей первый раз в жизни было жаль себя, и она не понимала, почему ей не жаль сэра ’т Хоофта, который прошел через все это вместе с ней.

– Думаю, этих доказательств достаточно, Ваша Честь? – Фэйт обернулся к де Гранжу. – Полагаю, эту сцену можно считать признанием того, что я в своих выводах абсолютно прав.

Фэйт с видом победителя сел на свое место. Де Гранж какое-то время молчал, после чего поднялся, за ним поднялись его судьи и все присутствующие.

– Суд удаляется для вынесения решения, – произнес де Гранж и вышел в боковую дверь, уводя за собой своих коллег.

…Тайра не знала, сколько прошло времени до их возвращения. Она так и не села на стул и продолжала стоять, безразлично рассматривая подол своего платья и каменный пол.

– Выслушав доводы обеих сторон, – четко произнес де Гранж, – и рассмотрев все представленные доказательства, Суд постановил. Признать госпожу Тайру аль’Кхассу полностью вменяемой и невиновной в совершении двойного предумышленного убийства. Госпожа Тайра аль’Кхасса будет освобождена из-под стражи в зале суда. За ней признается право на реабилитацию, а также, согласно ранее согласованным договоренностям, ее имя и положение Ученицы Некроманта Ишанкара останется тайной до момента, пока сэр ’т Хоофт не посчитает нужным его раскрыть. Решение вступает в силу незамедлительно.

Де Гранж стукнул молотком по деревянной подставке и вместе с судьями удалился из зала.

Фэйт отпер клетку, и Тайра не слишком уверенно вышла из нее на волю.

Салто подошел к ней, остановился в одном шаге и обдал ее своей ненавистью.

– Ты виновна, аль’Кхасса, – плохо сдерживая гнев, сказал он. – Ты виновна, и никакой суд не сможет убедить меня в обратном.

– Где они? – вместо ответа спросила Тайра. – Где они, Герхард? Куда вы их забрали?

– Этого ты никогда не узнаешь, чертова нечисть!

– Где вы их похоронили? Я имею право знать!

– Ты не имеешь больше никаких прав! – прорычал Салто. – Они мои! Ты не приблизишься к ним, не осквернишь их память и всю жизнь будешь гореть в своем аду!

– Пожалуйста… – шепотом попросила Тайра.

– Будь ты проклята! – Герхард резко развернулся и быстрым шагом вышел из зала.

Тайра проводила его взглядом, и когда дверь за его спиной оглушительно хлопнула, отвернулась к своей клетке и коснулась лбом холодных стальных прутьев. Через несколько секунд она почувствовала ладонь сэра хет Хоофта на своем плече. Он развернул ее к себе, обнял, заключая в кольцо своих рук, она спрятала лицо у него на груди, и Йен погладил ее по спине и поцеловал в висок.

Белое траурное платье было простым и строгим, если не считать еле видной вышивки белой нитью по рукавам, вороту и подолу. Кое-где были нашиты идеально круглые жемчужины. Сэр хет Хоофт позволил ей носить траур ровно сорок дней.

Тайра никогда не ходила во всем белом. Белым было даже нижнее белье и скроенное по старинным лекалам длиннополое пальто. К ее выходу из Зиндана весь Ишанкар знал подробности произошедших событий, и как бы ей ни хотелось все скрыть, огласки избежать не удалось. Было сложно ходить, не опуская глаз, но сэр ’т Хоофт запретил ей предаваться унынию прилюдно. Тайра полагала, что его столь резкий тон обусловлен тем, что ему надоело доказывать ей, что никакой прямой ее вины в смерти родных нет, и она, чтобы не расстраивать его еще больше, формально поступала так, как он требовал, но убедить себя в том, что Наставник прав, никак не получалось.

У нее почти не было свободного времени. Тайра была уверена в том, что сэр ’т Хоофт не просто заставляет ее догонять пропущенное, но специально нагружает больше, чем она способна усвоить, чтобы ее голова постоянно была занята учебой, и чтобы печальным воспоминаниям не оставалось в ней места. Стоило признать, что это срабатывало: после изматывающего учебного дня и вечера практики в лаборатории Тайра засыпала еще до того, как успевала дойти до кровати.

Вчера сэр ’т Хоофт почему-то прервался прямо на середине занятия, сам закрыл ее тетрадь и книги, убрал оставшиеся от магии следы и отпустил ее на два часа раньше положенного. Весь вечер Тайра не знала, чем заняться. Он даже не задал ей ни единой задачи.

Он позвонил ночью, часа в три – Тайра подскочила от звонка выданного господином Секретарем мобильника, к которому еще не успела привыкнуть, – и сказал, что ему очень надо с ней поговорить. Завтра. На их месте. Возле ее вечноцветущего дерева. Тайре показалось, что Наставник был основательно пьян, хотя представить такое было практически нереально. До утра она так и не заснула.

Она неторопливо брела по розовым садовым дорожкам ишанкарского парка, все больше углубляясь во Внутренние Сады. Было прохладно, снег почти сошел, пахло концом зимы и сырой землей. Сэр ’т Хоофт даже не сказал, во сколько они должны были встретиться, но Тайра была уверена, что после сегодняшней ночи он проснется не раньше полудня. Можно было не торопиться и просто погулять.

В комнате было пусто. После того, как Тайра убрала с полок все раскрашенные в солнечные цвета глиняные фигурки, которые в свободное время лепила Фарха, комната снова стала похожа на келью. Тайра сложила полногрудых женщин, разномастные кувшины, длинноухих ослов и круглых, с вырезанными на боках завитками, овец в картонную коробку и спрятала на верхнюю полку шкафа. Она просто не могла на них больше смотреть. На видном месте осталась только та самая черно-белая фотография, где Фархе было не больше пяти лет, и она держалась за деда, испуганно косясь на овцу возле своих ног. В общем, возвращаться в комнату не хотелось.

Тайра добралась до пруда. Она вспомнила, как попала сюда первый раз, и как стояла, рассматривая собственное отражение, пока вода не начала затягивать, и не захотелось присесть и опустить туда руку, ловя себя за свои же пряди. Сейчас ее волосы были собраны и заколоты простой серебряной заколкой: носить их распущенными во время траура было запрещено Церемониалом.

Возле ее урюка уже кто-то был. Тайра неслышно подошла и с удивлением поняла, что это Мустафа. Он дождался, пока она окажется от него в пяти шагах, и обернулся. Тайра пару секунд как завороженная смотрела в его прекрасные темные глаза, а потом прижала руку к сердцу и поклонилась. Мустафа поклонился в ответ, и Тайра заметила, что было в его жестах что-то королевское: может, он и правда недавно сошел со страниц «Тысячи и одной ночи».

– Мы все еще не знакомы, – произнес Мустафа, – хотя ты знаешь, кто я такой, а я знаю, кто ты.

Он чуть улыбнулся, и Тайре показалось, что она поняла, почему девчонки так томно вздыхают, провожая его полными восторга и печали глазами. От него еле заметно пахло розовым маслом и сандалом, и улыбка была такой… такой… Такой, что хотелось сказать какую-нибудь милую глупость, чтобы он улыбнулся еще раз.

– Я Тайра аль’Кхасса, – сказала Тайра. – А ты Мустафа ан-Наджиб, и ты спас мне жизнь.

Мустафа улыбнулся, оправдывая ее ожидания.

– Меня зовут Мустафа бин Салах. А если более официально, то Мустафа бин Рашид бин Мухаммед бин Салах ан-Наджиб. Ан-Наджиб – это прозвище, но Фэйт не слишком сведущ в арабском, так что произносит его по-европейски и использует как фамилию.

– Извини, я не знала, – Тайра смутилась. – Девчонки тебя по фамилии не зовут, только по имени, а еще Последней Звездой. Я о тебе много слышала.

– Много слышала, а из какого я рода не знаешь?

– Извини, – Тайра смутилась еще больше.

Мустафа усмехнулся и покачал головой.