Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

С 4 декабря начались открытия вышеуказанных учреждений трезвости. В этот день открыли Трубный народный дом (число посетителей за 3 недели 61636 человек) и Хитровскую чайную с конторой по найму рабочих (число посетителей за 3 недели 13545 человек; по спросу 20 человек, по предложению 724 за 3 недели). Затем 12 декабря народные дома у Немецкого рынка и Спасской заставы (число посетителей в них в первом 27825 человек и во втором – 25009 человек за 2 недели). 19 декабря народный дом в Даниловской слободе (число посетителей за 12 дней – 13587 человек). 21 декабря народный дом на Александровской улице (число посетителей за неделю 17391 человек) и народная столовая на Хитровом рынке (число посетителей за неделю 11295 чел.).

6-го декабря было устроено большое народное гулянье в Городском манеже, привлекшее 11 818 челов.

Затем в народном доме в Сокольниках было устроено семь концертов: духовный – чудовских певчих,[555] два концерта капеллы Н. С. Перлова, концерт с участием солистов, симфонический – московского музыкального кружка Мазурина, хора балалаечников – Московской пожарной команды[556] с синематографом и симфонического оркестра и солистов Гуревича.

Читален было открыто при народных домах шесть, готовились к открытию библиотеки с выдачей книг на дом, так как каталог для безплатных народных читален был ограниченный, то великий князь, по ходатайству нашему, написал министрам финансов и народного просвещения о даровании права нашему попечительству иметь более распространенный каталог, что и было уважено. Во все народные дома столовые и читальни выписывали все московские газеты и часть петербургских.

Затем устраивались еще чтения со световыми картинами,[557] всего с 23 сентября до конца года – 36 чтений, из них 13 духовных, 22 научных и 36 беллетристических.

Вот в общих чертах, что было нами сделано за полугодие этого года.

В десятых числах декабря был танцевальный вечер у Треповых, на который я повез Марицу Михалкову. Это был ее первый бал. Я был очень горд, что вывез в свет свою воспитанницу, и мог любоваться ею, ее веселостью и оживлением. Она мне показалась одетой лучше всех и милее всех. На ней было очень простое розовое платье. Демерле – известный дамский парикмахер – причесал ее очень скромно, но хорошо, держала она себя отлично, и я наслаждался, глядя на нее.

В середине декабря в Назарьеве состоялось освящение вновь отремонтированной церкви. Иконостас дубовый резной вышел очень красивым. Освящал преосвященный Парфений, было очень торжественно. Крестьяне поднесли мне хлеб-соль и благодарили за чудно отделанный храм. Я пожертвовал храму лично от себя большой образ Рождества Христова в память покойной первой жены моего опекаемого, умершей в первый день Рождества Христова. После освящения храма в доме был чай для архиерей и завтрак. Марица и Володя присутствовали при освящении.

На елке я был у Ивановых-Луцевиных. Это первый раз, что не было елки у их высочеств – они были заграницей.

Проведя праздники Рождества в Москве, я выехал в Костромскую губ, в имение Михалкова, как раз накануне Нового года.

1902 год

Новый год я встретил в вагоне, выехав 31-го декабря по Ярославской железной дороге в Костромское имение Михалкова. Я рад был уехать из Москвы после всех неприятностей с докторами в Иверской общине. В Ярославле был 1-го утром и днем выехал дальше на Кострому, приехал туда в 9 часов вечера, морозу было 28º, остановился в номерах «Кострома», настроение было подавленное. В ожидании лошадей я пообедал и, чтобы несколько подбодриться, к стыду своему, выпил в полном одиночестве бутылку шампанского. Скоро подали лошадей, и я отлично доехал до Кологрива 320 верст и затем до имения еще 48. Дорога была не ухабистая, гладкая, но мороз достигал до 40°, и у меня вся провизия замерзла, несмотря на то что корзина была обложена войлоком внутри, а снаружи еще был чехол из двойного войлока с клеенкой. Котлеты, рябчики, пирожки – обратились в куски льда, мадера замерзла, бутылка лопнула, так что пришлось при остановках питаться только чаем и хлебом. 3-го утром я приехал в Кологрив, а вечером был в имении Михалкова – Кузьминке. В имении главное свое внимание этот раз я обратил на винокуренный завод и ферму и посетил наиболее удаленную от усадьбы часть имения, в которой я еще не был. Все было в порядке, и я в хорошем настроении, уехал оттуда.

Путь обратный совершил незаметно, морозу было всего 15°.

9-го января я вернулся в Москву, во время моего отсутствия скончался князь А. А. Щербатов, 7-го января его похоронили. Это был очень крупный общественный деятель, деятельность его как городского головы хорошо была знакома Москве, он оставил по себе благодарную память, и Москва почтила его званием почетного гражданина города. Его имя было также тесно связано с Софийской детской больницей[558] – этим образцовым медицинским учреждением, которому он дал в дар владение своей матери княгини Софии Степановны Щербатовой – прекрасный барский дом и парк на Садово-Кудринской. В ее честь больница и получила название «Софийской». Покойный князь Щербатов до последних дней своей жизни жертвовал большие суммы на благотворительность и был настоящим другом несчастных и обездоленных.

10-го января, на другой день моего возвращения в Москву, я присутствовал на заупокойном богослужении по Д. Ф. Самарину, это был сороковой день его кончины. Общество попечения об улучшении быта учащихся в начальных училищах г. Москвы возложило в этот день на его могилу венок с надписью: «Истинно просвещенному другу Московской городской начальной школы и ее учащихся Д. Ф. Самарину». Покойный особенно ратовал в училищном совете о пенсиях для учащихся.

Пробыв в Москве три дня, я выехал в Петербург встретить их высочеств, которые приехали из-за границы 14-го января.

18-го их высочества в сопровождении меня вернулись в Москву.

В Москве меня ждали годовые отчеты, присланные из имений Михалкова, надо было их проверить и по ним составить общий отчет для представления в Дворянскую опеку и вывести % дохода. Это отняло у меня по шести часов работы в течение 6-ти дней. Остальное время я посвящал делам по попечительству трезвости.

Придворной своей службе я отдавал вечер, являясь к обеду в 8 часов. Великий князь, зная, как я действительно занят, разрешил мне не приходить завтракать, а то на завтрак у меня уходило совсем непроизводительно более двух часов и нарушало мои занятия.

В Иверской общине в это время мирное течение жизни почти наладилось, но по городу ходили невероятные рассказы. Ушедшие врачи, очень недовольные, что из их демонстрации ничего не вышло, так как медицинская жизнь с их уходом не прервалась, а только обновилась, стали распространять всякие нелепые слухи, дошло до того, что говорили, что я кричал на докторов, говорил бранные слова, топал ногами и т. д. В конце концов они напечатали в журнале «Хирургия» всю историю в искаженном виде, так что мне пришлось писать опровержение. Об этом я подробно написал в своих воспоминаниях за 1904 год, когда описывал происшедший в общине инцидент.