Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

Вот грустные факты, Владимир Федорович, которые приводят к печальному выводу, что Совет общины не дорожит хорошими работниками. Вероятно, это происходит потому, что стремления врачей и стоящих во главе учреждения не-врачей расходятся и цели у тех и других иные. Для врачей важнее всего, чтобы была хорошо поставлена медицинская часть, необходимым условием чего должна быть ее полная самостоятельность, для не-врачей важнее внешний порядок и соблюдение правил подчинения.

Врачи ценят сестер по исполнению ими обязанностей у постели больного или в другом медицинском деле, не-врачи в своем стремлении водворить порядок готовы даже повредить медицинскому делу, т. е. тому делу помощи больным, для которого существует община. Раз обнаружилось столь коренное различие во взглядах на дело у совета общины и врачей, раз живому делу приходится сталкиваться с бездушным формализмом и борьба невозможна, то остается одно – уступить свое место тем, кому по душе будет работать при новом направлении в общине. Мне лично, как, вероятно, и многим из товарищей, тяжело было оставить общину, так сильно уже я чувствовал связь с ней, лечебница была чем-то родным для меня, но несмотря на это, как только узнал я о грустных событиях, так почувствовал, что не могу остаться там. Иван Константинович, которому я тогда же сказал об этом, просил меня не спешить с решением, говоря, что, быть может, с приездом Елизаветы Павловны дело изменится к лучшему. С нетерпением ждал я заседания совета общины, но результаты его не дали ничего, кроме полного разочарования. Напротив, на этом заседании еще более было подчеркнуто отношение совета к врачам тем, что заведующим было предложено не удерживать тех врачей, которые пожелают оставить общину.

Из всех врачей лечебницы И. К. Юрасовскому особенно тяжело было оставить то учреждение, в симпатичное дело которого он вложил так много труда. Его глубокая любовь к делу, правильное понимание его интересов, неутомимая энергия, истинно товарищеское отношение к работавшим с ним врачам навсегда останутся в памяти последних. Такой человек, как Иван Константинович, не мог желать разрушения созданного его же трудом дела амбулатории, а тем менее стремиться к этому путем введения в заблуждение товарищей. Многое еще хотелось бы мне сказать Вам, Владимир Федорович, но и так письмо мое становится слишком длинным. Насколько мог, я старался выяснить Вам причины своего ухода из лечебницы общины. Вероятно, и уход остальных товарищей был вызван подобными же соображениями. Как видите, здесь очень мало похожего на стачку; да и о какой стачке может быть речь, когда мы поступали в лечебницу руководимые не интересами лиц, стоящих во главе общины, но лишь желанием работать вместе для дела общины, т. е. для пользы больных, ушли же теперь из лечебницы не с целью сделать неприятность членам совета общины, но потому, что действия этих лиц приняли такое направление, при котором становится невозможной правильная постановка медицинского дела. Это – главная причина, вторая – это несправедливое отношение совета общины к медицинскому персоналу.

Одно представляется мне загадкой в этой грустной истории: как могли Вы так жестоко поступить с сестрами, к которым раньше так хорошо всегда относились. Как ни обдумывал я этот факт, не могу примириться с мыслью, чтобы так мог поступить Владимир Федорович, благородство и гуманность которого мне так хорошо известны. Не только меня, но и многих других поражает это противоречие между характером человека и его поступками. Простите, если в этом письме Вы прочтете неприятное для Вас; оно не могло быть написано с целью сделать Вам неприятность или критиковать Ваши поступки, и если я написал, как смотрю на них и какое впечатление они произвели на меня, то лишь потому, что иначе я не мог так искренно изложить Вам причины своего ухода из лечебницы общины. Верьте, Владимир Федорович, что я так искренно любил и уважал Вас и так много хорошего видел от Вас, что личные отношения мои к Вам не могут резко измениться после этой грустной истории. Теперь, как и прежде, я считал бы за счастье быть Вам полезным и тем хотя немного поблагодарить за то многое, чем я Вам обязан.

Примите уверение в моем глубоком уважении и искренней преданности готовый к услугам

И. Алексинский

6 января 2 часов дня. Сейчас получил записку от Ивана Константиновича такого содержания: «Вчера Трепов через Флоринского предложил мне подать в отставку».

Неужели же возможны подобный произвол и страшная несправедливость. Неужели недостаточно того, что Иван Константинович должен был оставить дело лечебницы, для которого он бескорыстно трудился в течение более 5-ти лет, но надо его еще удалить с должности, на которой он много лет безупречно исполнял свои обязанности. Где же тогда справедливость, Владимир Федорович, я верю, что Вы разъясните Трепову его заблуждение и не допустите, чтобы совершилась большая несправедливость.

Я знаю, что сейчас Вас нет в Москве, иначе я тотчас поехал бы к Вам и думаю, что мог бы доказать невиновность Ивана Константиновича. Если он невинно пострадает, то пусть и меня удалят со службы в клинике; в этом поступке будет не больше несправедливости».

Мой ответ И. П. Алексинскому:

«Многоуважаемый Иван Павлович!

10 января 1902 г.

Вчера, вернувшись из Костромы, я нашел Ваше письмо. Постараюсь на него ответить кратко, но как можно яснее, хотя не знаю, удастся ли мне это, т. к. слишком тяжело возражать на подобные письма, как ваше. Меня поражает все, что Вы пишете и то искажение фактов, которыми полно Ваше письмо. Очевидно, и Вы правды не знаете и Вы введены в заблуждение и не знаете, как все совершилось. Меня удивляет Ваша непоследовательность – простите, что я плачу откровенностью за откровенность – Вы пишете о том, как искренно любили и уважали меня, как дорожили моим расположением, и Вы, услыхав рассказы о моих «жестоких поступках» с сестрами, о моем «несправедливом отношении» к медиц. персоналу и т. д. не приехали даже ко мне, не написали мне, не спросили даже, что это все значит, правда ли это? Согласитесь сами, что это не есть доказательство искреннего расположения ко мне. Я хотел быть у Вас, поговорить с Вами, но как раз тогда я прочел Ваше прошение, т. е. заявление к Елизавете Павловне, написанное в невежливой форме, и мне стало невыразимо больно – я читал его и не верил, что это написано Вами. И Вы еще после этого говорите, что Вам тяжело было оставить общину, что Вами руководили не личные чувства.

Ивана Константиновича я обвинил действительно в письме, что он ввел в заблуждение врачей лечебницы, да и Вы сами пишете, что «на этом заседании еще более было подчеркнуто отношение совета к врачам тем, что заведующим было предложено не удерживать тех врачей, которые пожелают оставить общину». Этим Вы поддерживаете мое мнение, что Иван Константинович ввел в заблуждение врачей, если он именно это и передал врачам, тогда как этого не говорил и такого постановления не было.