Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

Получив согласие Ф. А. Рейна, я приказал перевести сестру Куликову на практику в Военный госпиталь, где работали наши сестры. В моем распоряжении кружок недовольных сестер усмотрел наказание и притом настолько обидное для сестры Куликовой, что все они, по их мнению, дольше оставаться в общине не могли, и 13 из них: Беляева, Виноградова I, Дементьева, Журавлева, Иванова, Кандинова, Ковалева, Куликова, Ларченко, Павлова, Солина, Смирнова и Филиппова I подали прошения об увольнении из общины. Получив это известие, я приехал в общину и, собрав их, объяснил им все неприличие их поведения, сказал, что если забастовки еще возможны на фабриках – то с званием сестер милосердия они не совместимы, что я предлагаю им одуматься, взять прошения обратно или же, в крайности, дождаться возвращения попечительницы, приезд которой ожидался на днях. Я дал им сроку до следующего дня, когда я снова приехал и, узнав, что сестры остаются при своем и просят уволить их немедленно, принял отставки сестер, приказав им выдать жалованье за месяц вперед и не отбирать от них только что выданное им белье на 2 года вперед.

Все сестры и уехали, за исключением сестры Филипповой, которая явилась ко мне, плача выразила сожаление по поводу всего случившегося, просила оставить ее в общине.

По примеру сестер врачи хирургической клиники через Ф. А. Рейна заявили желание покинуть службу в общине.

Врачи лечебницы последовали примеру своих коллег по клинике и не задумываясь, почти в полном составе, тоже бросили общину, бросили сотни своих больных, внезапно и без предупредения лишенных врачебной помощи, и все это, как стало позднее известно, на основании только неправильно переданного им изложения событий последних дней и изменившегося будто бы отношения к ним совета общины. Лишь немногие из выбывших врачей выразили желание продолжать прием больных впредь до приискания им заместителей. Поспешность их при уходе была столь велика, что никто из них не попытался даже узнать истину, и все удовольствовались изложением происшествия одною только из заинтересованных сторон, забывая, что требование выслушать обе стороны – малейшее, какое можно предъявить к серьезным людям при возникновении какого-либо недоразумения.

Однако изложенными фактами не закончился этот массовый уход врачей: 24 декабря истекшего года клинические врачи, не спрашивая разрешения у начальства общины, развезли оставшихся на койках клиники больных по больницам Москвы. Какие последствия для этих больных, явившихся искупительной жертвой печального инцидента, имел развоз их по Москве, я не мог узнать, но самый факт этот поставил меня в необходимость просить Совет признать виновников развоза больных выбывшими из состава должностных лиц общины, не дождавшись их прошений об отставке.

Так закончились эти грустные события, направленные, по-видимому, против общины, но обрушившиеся всей тяжестью своей только на неповинных больных, доверивших попечение о себе бросившим их врачам. К счастью, принятыми мерами и особенным старанием врача общины В. Н. Штурм, ушедшие врачи были скоро заменены новыми. Хирургическая клиника даже выиграла, т. к. во главе ее стал профессор хирургической клиники Императорского Московского университета Левшин, ассистентом его приват-доцент С. Е. Березовский. В лечебнице прием амбулаторных больных имел перерыв около 3-х недель, после чего возобновился, но уже с другими врачами.

Е. П. Иванова-Луцевина вернулась из-за границы, когда инцидент уже кончился и вполне одобрила все мои распоряжения. Великая княгиня, которой я подробно описал печальное происшествие в общине прислала мне из Дармштадта следующую депешу:

«Capitaine Djounkowski Moscou. Maison général gouverneur. Remercie profondément reconnaissante pour tout si triste des nouvelles Dieu donnes calme. Elisabeth. U. K.»[552]

Инцидент этот вызвал некоторую переписку мою с врачом И. К. Юрасовским, заведовавшим лечебницей, и И. П. Алексинским, одним из принимавших в лечебнице врачей.

С последним я, со времени моей командировки с ним в Фессалию в 1897 г., находился в самых сердечных отношениях, и потому я совершенно откровенно высказал ему, что нашел его заявление на имя попечительницы, приводимое ниже, неприличным по форме. Это заявление гласило:

«Ее превосходительству госпоже попечительнице Иверской общины сестер милосердия Красного Креста.

Заявление

Имею честь заявить вашему превосходительству, что я прекращаю прием больных в амбулатории Иверской общины Красного Креста с 1-го января 1902-го года.

Доктор медицины И. Алексинский

28 декабря 1901 г.»

Привожу затем мою переписку с вышеназванными врачами – Юрасовским и Алексинским.

1). Мое письмо И. К. Юрасовскому:

«Милостивый государь Иван Константинович!

30 декабря 1901 г.

Я был крайне удивлен, прочтя вчера на заседании Ваше прошение к Елизавете Павловне Ивановой-Луцевиной, в котором Вы мотивируете Ваш уход из общины желанием Совета изменить коренным образом постановку медицинского дела в общине, о чем якобы было высказано в заседании Совета 28-го декабря. Мне кажется, что, вероятно, Вы не особенно внимательно относились к прениям членов Совета, т. к. ничего подобного высказано не было, о чем и могут засвидетельствовать все члены попечительного Совета.

Очень жаль, если Вы этим ввели в заблуждение всех врачей, принимавших в лечебнице, а не сказали действительной причины Вашего ухода, высказанной мне лично, когда я был у Вас в лечебнице, что Вы и большинство врачей лечебницы уйдут, если община не удержит врачей клиники. Меня тоже удивляет, если это верно, что Вы сообщили врачам лечебницы, что я будто бы предложил Вам объявить им, что община не задерживает желающих уйти, так как это было высказано лишь на тот случай, если бы нашлись врачи, сочувствующие стачке сестер милосердия, покинувших общину.

Примите уверение в моем совершенном почтении

В. Джунковский».

Ответ на мое письмо:

«Милостивый государь Владимир Федорович

Ваше письмо от 30 декабря возводит на меня слишком тяжкие обвинения, но я не могу согласиться, чтобы они были справедливы. Уверяю Вас, что я чрезвычайно был внимателен в заседании 26 декабря. По поводу изменения коренным образом постановки медицинского дела в общине в смысле уменьшения самостоятельности врачей заведующих, позвольте Вам напомнить весь разговор в заседании: На мое замечание, что Л. К. Пиварович оказала благотворное влияние на сестер, Елизавета Павловна сказала, что Л. К. распустила сестер и «кто знает», прибавила Елизавета Павловна, «взяла ли бы я ее обратно, если бы она пожелала вернуться». Затем Вы сказали: «Вообще врачи поставили медицинское дело так, что попечительница является как бы их помощницей в их учреждениях, что если она касается какого-либо их вопроса, то становится в неловкое положение, как будто вмешивается не в свое дело. Этот порядок коренным образом должен быть изменен». На это в заседании никто не возразил; я только спросил Вас: «Это касается и лечебницы». На что Вы ответили: «Вообще медицинского дела». Я же возразил, что за 5 лет не помню случая, когда бы Елизавета Павловна становилась в роль моей помощницы; Елизавета Павловна сказала: «нет, это относится к клинике». Вы согласитесь, Владимир Федорович, что этот разговор был в заседании, а он ясен.