Красная линия - Вера Александровна Колочкова

месте, а? Когда все время ощущаешь, что тебя просто жалеют, что ты в этом доме не подруга, а жалкая приживалка. Не пришей кобыле хвост…

— Ну, знаешь! Тебя ведь никто сюда силой не тащил, к батарее наручниками не приковывал. Если тебе так тяжко было — отказалась бы от этой дружбы, от моей опеки… Я бы поняла…

— Да ничего бы ты не поняла, Лера. Ты и сейчас ничего не понимаешь. Не понимаешь, что я бы не смогла так… По слабости своей не смогла… Да, я в тебе нуждалась, в семье твоей нуждалась, в тепле…

— За то и отблагодарила, значит. Понятно.

— А ты не усмехайся, Лер! Не презирай меня! Я ведь тоже живой человек, у меня чувства есть… А если, допустим, Стас мне всегда нравился, а? А если я любила его? Может, я ни с кем отношений нормальных не могла построить, потому что любила его? Ты можешь это допустить хоть на секунду? Если я просто взяла и не устояла? Если на меня вдруг затмение нашло и… И на него тоже?

— Значит, ты в мое отсутствие ко мне в дом за этим самым затмением пришла, да? Заранее все подготовила, продумала, улучила момент?

— Нет, нет… Не так все было… Ничего я не продумывала, это все случайно вышло, как-то само собой… Я ведь просто зашла, чтобы котлетки ему принести! Я думала, он же голодный с дежурства придет… Нет, у меня и в мыслях ничего такого не было, что ты… А оно взяло и само собой получилось… Я даже не вспомню теперь, как так… Будто это не я была! Да и Стас тоже ничего не помнит, я думаю…

— Карин, мне не очень интересны подробности, кто из вас что помнит, а что нет! Если ты Стаса так любишь — ради бога… Возьми его себе. Живи и радуйся, счастья вам. Зачем ты мне все это рассказываешь, я тут при чем?

— Ой, да ладно, возьми себе… Как будто это так просто. Сама ведь знаешь, что он только тебя любит. Не нужна я ему вовсе. Просто случайно под руку подвернулась, вот и не совладал сам с собой. Он же мужик. И ты должна это понимать…

— Что я еще тебе должна, Карина? Огласи, пожалуйста, весь список.

— Ну, прости меня, Лер, прости… Ладно, мы не будем больше подругами, я понимаю… Но как я буду с этим со всем жить, если ты меня не простишь, а? Ну отнесись ко мне снисходительно, Лер… Ты же всегда раньше умела это делать… Ну дура я, сама знаю! Подлость сделала, да… Прости меня, а? Прошу тебя…

— А я тебя прошу — уйди! Не могу я больше тебя видеть! И слышать не могу! Не силой же мне тебя из квартиры выталкивать, в самом деле! Сейчас Ксюша из школы придет, я не хочу, чтобы она тебя здесь видела! Уходи же, я очень устала, ну?

Лера подошла, схватила Карину за локоть, поволокла ее в прихожую. И сама не понимала, откуда только силы взялись. И Карина эту силу почувствовала, не сопротивлялась больше. Молча переступила порог, шагнула к лифту.

Закрыв дверь, Лера вернулась в гостиную, принялась ходить из угла в угол, ругая себя. Зачем она вообще позволила Карине войти, зачем с ней говорила? Что она хотела от нее услышать? Что Карина сама на Стаса набросилась, а он, бедный, не смог оказать сопротивления? Что он не виноват, что он просто жертва? Даже самой смешно…

Услышала дверной звонок и снова ощутила приступ ярости — да сколько можно уже, что за наглость! Что еще Карине от нее надо? Она ведь в такой ярости может и до рукоприкладства дойти!

Распахнула дверь и тут же отступила на шаг, увидев Стаса. Вид у него был еще тот — глаза запавшие, щеки обросли синей щетиной, ворот рубашки неопрятно торчит из выреза пуловера. И спросила хрипло, со злым вызовом:

— Ну, что тебе еще? Что? Ах да, вещи свои забери… Вот, я все уже собрала.

Подтолкнула к нему чемодан и хотела закрыть дверь, но Стас ей этого не позволил, успев шагнуть в прихожую.

— Почему на звонки не отвечаешь? — спросил так, будто был страшно недоволен ее поведением. Хотя и слышались в его голосе отчаянная бравада и страх. И глаза были такие… Будто в них боль плескалась. Боль, которую невозможно больше терпеть.

Лера на его вопрос не ответила, повернулась, ушла в гостиную. Встала у окна и услышала за спиной голос Стаса, жалкий, виноватый:

— Прости меня, Лер… Ну, прости… Найди в себе силы, пожалуйста. Ты же знаешь, как я люблю тебя! Да я без тебя просто жить не смогу, это ты тоже прекрасно знаешь!

— Хм, странно… — проговорила она чуть насмешливо. — Карина только что здесь была и тоже уверяла меня, что жить без меня не сможет. Вы с ней договорились, что ли, одно и то же по сто раз повторять?

— Лер, я виноват… Я очень виноват перед тобой. И прекрасно понимаю: что бы я сейчас ни сказал, все будет не то, не то… Но я прошу у тебя снисхождения, Лер. Я очень люблю тебя. И знаю, что ты меня любишь.

— Нет. Уже не люблю.

— Неправда… Тебе просто больно сейчас, обидно… Ты услышать меня не можешь. Да, я противен тебе сейчас. Я и сам себе противен, Лер… Может, потом, позже… Когда твоя боль пройдет…

— Перестань, Стас. Не надо. Я действительно не слышу тебя. Ты уже там, за красной линией… Оттуда уже не вернуться. Ни тебе, ни мне. О чем тут еще говорить можно? Перестань.

— Знаешь… Если б ты мне изменила, я бы тебя простил. Я бы понял. Потому что очень люблю. Да, я бы простил… Нет-нет, я понимаю, конечно, что глупо сейчас говорить в сослагательном наклонении, и для тебя это не имеет значения… Я понимаю… Но я бы простил. Я бы нашел в себе силы.

— Что ж, спасибо и на этом…

— Лер! Согласись, тебе ведь не то обидно, что я изменил, а что именно с Кариной… Ведь так? Вроде как это предательство, умноженное на два. Потому ты так категорична, согласись.

— Да, может быть… Вы оба были мне близкими людьми. Самыми близкими. Да, это предательство, умноженное на два. Ты прав.

— Ну, так отдели их одно от другого… Рассмотри… как два разных предательства. Хотя бы попробуй!

— Хм… А что это меняет, Стас? Не понимаю…

— А то и меняет, что