Красная линия - Вера Александровна Колочкова

Ну почему ты у меня такая, а? Ну что мне с тобой делать, как тебе такие простые истины объяснять?

Лера не стала больше слушать, резко поднялась из-за стола, направилась в прихожую. Мама даже не стала ее провожать, только рукой махнула безнадежно. И долго еще сидела за столом, уставившись в одну точку, когда за дочерью захлопнулась дверь.

А Лера вышла из подъезда, вздохнула с облегчением. И в то же время ощутила вдруг чувство вины — конечно, зря она так с мамой… Ей ведь очень тяжело сейчас, очень переживает. Надо было как-то помягче с ней разговаривать. Но как, как помягче, если внутри все болит? Откуда силы-то для мягкости взять?

Медленно дошла до своего подъезда и увидела сидящую на скамье Карину. И чуть не зарычала от злости — опять, опять! Когда она уже прекратит ее преследовать? Ей что, больше делать нечего, как все время у подъезда ее караулить?

— Ле-ер… — протянула пискляво Карина, поднимаясь со скамьи и преграждая ей путь. — Прости меня, Лер… Я же пропаду без тебя, у меня же нет никого, кроме тебя… Я совсем одна, ты же знаешь… Давай поговорим еще, Лер…

— Отойди, Карина. Самой-то тебе не противно? — ответила сухо, глядя в сторону. — Я бы на твоем месте и на пушечный выстрел не подошла, а ты… Преследуешь меня, еще и жалости просишь!

— Да, я прошу жалости, Лер… Я пропаду без тебя…

— Да ладно, хватит сиротку изображать! Та еще сиротка — два подбородка! Такие сиротки обычно не пропадают, они всплывают как дерьмо в проруби! И ты всплывешь, ничего… Дай пройти, не лезь ко мне больше! Ну?

— Лер, погоди… Зачем ты так, Лер… — запричитала Карина, цепляясь за ее руки. — Скажи, что мне надо сделать, чтобы ты меня простила, скажи!

— Ой, да что ж это такое… — раздраженно проговорила Лера, пытаясь освободиться от ее цепких пальцев. — Драться мне с тобой, что ли? Отстань… Дай пройти! Соседи уже из окон смотрят, видишь?

Карина торопливо оглянулась, втянув голову в плечи, и Лера шагнула к двери подъезда, быстро вошла внутрь. Поднимаясь в лифте, подумала обреченно — сколько же еще времени Карина будет ее преследовать? Просто неугомонная оказалась в своей привязчивости… Или это расплата такая, что ли? Не зря ж говорят, что мы в ответе за тех, кого приручили…

Дома ее встретила Ксюша, вышла из кухни с бутербродом в руках:

— Привет, мам… Ты где ходишь? Опять на работе задержалась, да?

— Нет, я к бабушке заходила. Пыталась поужинать. Кстати, ты почему бутербродом питаешься? В холодильнике же суп есть, котлеты!

— Да ладно… Разогревать неохота.

— Что значит — неохота? Что за ответ? И вообще… Надо сесть и нормально поужинать! Ты ж не маленькая, чтобы…

— Ой, ладно, мам, кончай меня воспитывать! Лучше скажи — как там бабушка? Я давно к ней не заходила.

— Да нормально, как…

— Причитает опять, да? Просит тебя с папой не разводиться?

— Хм… Как ты странно меня об этом спрашиваешь, Ксюш… Будто иронизируешь немного…

— А что мне еще остается в этой ситуации делать, мам? Ты-то ведь меня не спрашиваешь, нужен мне ваш развод или нет! Ты ведь уже документы в суд отнесла, никого не спросила!

— Откуда ты знаешь?

— Да уж знаю… Папа сказал. Если б ты слышала, как он это сказал… Как ему плохо было…

— Значит, ты видишься с ним, я правильно поняла?

— Да. Вижусь. А как бы ты хотела, интересно?

— Ну, не знаю… Я бы хотела… Солидарности, что ли… Хотя это твой выбор, конечно…

— А папа что, не ждет от меня солидарности? — вдруг запальчиво проговорила Ксюша, как ей показалось, со слезой в голосе. — Ведь он любит меня, и мне он не изменял! И всегда будет любить! Конечно, это понятно, что я с тобой жить останусь… Потому что я твоя дочь, и я очень люблю тебя. И даже из этой пресловутой солидарности я с тобой останусь, о которой ты говоришь… Но с папой я все равно не перестану общаться, мам. Ты даже не требуй от меня этого ни под каким видом. Я не маленькая, чтобы мне что-то навязывать.

— Да ради бога, общайся… Я разве против? Я наоборот… Я все понимаю прекрасно, ничего не собираюсь тебе навязывать. Только у меня будет к тебе одна просьба, доченька… Всего одна просьба…

— И какая же?

— Общайся хоть каждый день, но… Но не рассказывай мне об этом, хорошо? Даже имя его в моем присутствии не произноси. Мне это тяжело, пойми… Да, мы оба любим тебя, и я не хочу, чтобы ты чувствовала себя в чем-то ущербной… И в то же время знать ничего не хочу… Можешь так сделать, а? Тебе это не трудно будет? Чтобы я совсем, совсем ни одного слова про твоего отца не слышала? Это ведь своего рода компромисс, который нас обеих должен устроить?

— Ладно, мам, я поняла. Больше ты от меня ничего о папе не услышишь. Но и я буду свободна от мыслей, что ты против наших с ним встреч, что ты на меня обижаешься…

— Да, ты совершенно свободна! Он же твой отец… С моей стороны… никаких претензий. И не будем больше об этом, ладно?

— Ладно, мам, я все поняла. Хочешь, котлеты разогрею, вместе поужинаем?

— Давай…

Есть Лере совсем не хотелось, но не могла же она отказать сейчас дочери в благих намерениях! И так потом посидели хорошо вместе, поболтали на отвлеченные темы… Все-таки они мать и дочь. Близкие люди. Это ж незыблемо, в конце концов…

Утром, уходя на работу, Лера встретила соседку с нижнего этажа, милейшую старушку Валентину Петровну. И удивилась, когда та сообщила ей доверительно, почти интимно:

— Какая же эта Карина бессовестная, просто слов у меня нет… И как ты все это терпишь, Лерочка, интересно? Ох, я бы на твоем месте…

— А что я терплю, Валентина Петровна?

— Ну как это… что. Она ведь так с тобой поступила — это ведь ужас, представить себе невозможно! Ты с ней дружила, ты ей доверяла, носилась с ней как дурень с писаной торбой… А она… Пока ты в отъезде была… Это же ужас, просто тихий ужас, уму непостижимо, Лерочка! Еще и пристает к тебе, я же видела вчера в окно… И давеча тоже видела… Нет, ведь подлая какая оказалась, а? Пока ты в отъезде была…

Лера не стала уточнять все детали Каринкиной подлости в изложении милейшей Валентины Петровны, а сразу бросилась к маме,