Красная линия - Вера Александровна Колочкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Есть, Евгения Борисовна… Есть, к сожалению, — тихо и почти равнодушно возразила Лера. — Есть, потому что я ее вижу, я ее чувствую, и от этого не денешься никуда. Есть, есть. Это как в аэропорту на паспортном контроле… Ступил за красную линию, штампик тебе в паспорт шлепнули — и все, ты уже не в своем государстве. Обратно уже не пустят. Нельзя. Даже если очень захочешь… Простите, что я вам все это говорю, но по-другому уже никак.
— Да, я понимаю, Лерочка, понимаю. Но вы ведь со Стасом сейчас не в аэропорту, вы ж никуда не летите. Я думаю, это неправильная метафора, ошибочная. Какая-то слишком гиперболизированная. Ты все же подумай, Лерочка, найди в себе силы. Очень тебя прошу…
— Да, я подумаю. Потом. Сейчас уже ничего не могу. Вы извините, но у меня очень голова болит…
— Да, да, мы уйдем сейчас, не будем тебя больше тревожить. А ты ложись и поспи, на тебя и правда смотреть больно. И помни, что мы очень любим тебя… Ты ж нам как дочь, Лерочка… Как же мы без тебя будем? Нам и не надо другой невестки, кроме тебя…
— Да, я знаю. Спасибо. Я вас тоже очень люблю. Вы ж ни в чем не виноваты…
Евгения Борисовна улыбнулась неловко, опустив голову. Потом поднялась с дивана, проговорила тихо:
— Идем, Миша… Лерочке отдохнуть надо. Идем… Не провожай нас, Лерочка, мы сами захлопнем дверь… Отдыхай…
После того, как захлопнулась дверь, Лера прошла на кухню, стала смотреть в окно, как они выходят из подъезда и садятся в машину. Грустные такие, будто пришибленные. Евгения Борисовна платочком вытирает глаза.
Жалко их… Такие хорошие и добрые люди. И она тоже хороша — даже не попрощалась толком. Даже чаю выпить не предложила. Теперь долго, наверное, не увидятся. Хотя долго — это не то слово. Точнее сказать — никогда уже не увидятся…
Подумала так и заплакала. Горькие были слезы, не спасительные. Лучше уж совсем не подходила бы к окну, не смотрела…
* * *
Утром ее разбудила Ксюша, и открывать глаза не хотелось, но заставила себя глянуть на дочь, даже улыбнуться попыталась через силу.
— Доброе утро, доченька… Ты в школу пошла? Я сейчас встану, завтрак тебе приготовлю…
— Да не надо, мам. Я у бабушки позавтракала. Я просто так зашла, чтобы узнать, как ты.
— Да все нормально со мной, не переживай!
— Ага, я ж вижу, не слепая… Выглядишь так, что смотреть больно. Ты дома сегодня останешься или на работу пойдешь?
— Не знаю еще… Не соображаю пока ничего.
— Лучше иди на работу… Хоть отвлечешься немного. Папа вот с утра в больницу к себе пошел… Мы с ним сегодня утром созванивались. Голос у него такой убитый… Велел мне перед школой к тебе зайти. Еще и отчитал, что я к бабушке ночевать ушла, а не у тебя осталась. Так ты дома останешься или на работу пойдешь? И папа тоже говорит, что лучше тебе на работу пойти.
— Ну, если папа говорит… — не удержалась от сарказма Лера, вставая с дивана.
— Мам, ну перестань, что ты! Знаешь, как он переживает? Мы ведь долго с ним по телефону говорили…
— И что он тебе рассказал? Какую версию нашего разлада выдал? Хотя не надо, не отвечай… Не буду я с тобой обсуждать эту тему. Еще чего не хватало… К тому же ты уже в школу опаздываешь.
— Да, мам… Я пойду лучше. И ты тоже не кисни. В порядок себя приведи, сразу легче станет. Если б ты видела сейчас, на кого похожа… Я никогда тебя такой не видела, мам!
Ксюша произнесла последнюю фразу так отчаянно, что показалось — заплачет сейчас. И Лера поспешила успокоить ее:
— Да, ты права, доченька… Я сейчас в порядок себя приведу и на работу пойду. В конце концов, жизнь продолжается, правда? И жизненные обязанности никто не отменял.
— Ну, вот так-то лучше, мам… Я потом позвоню тебе, ладно?
— Хорошо. Беги давай, иначе и впрямь опоздаешь.
Ксюша ушла, а Лера поплелась в ванную, думая со страхом, что сейчас надо будет глянуть на себя в зеркало. То еще испытание предстоит, наверное.
Хотя ничего страшного она в зеркале не увидела. Ну да, очень плохо выглядит, конечно. Но не плохо-плохо, как в том анекдоте. Темные круги под глазами можно тональным кремом замазать, волосы помыть и уложить, ресницы подкрасить, на бледные щеки — румяна, на губы — помаду… Правда, выражение глаз никак не спрячешь, так и плещет из них отчаяние больное, тоскливое. И наверняка ей вопросы задавать будут — что с вами, мол, заболели? И придется отвечать что-то, придумывать…
А может, к черту эту работу? В конце концов, она ведь в командировке числится! Может, все же дома остаться?
Подумала так — испугалась. Нет, нет, дома уже совсем невыносимо, нет… Надо сбежать, обстановку сменить. Да хотя бы просто по улице пройтись, воздухом подышать! Может, и легче станет…
Привела себя в порядок, даже попыталась улыбнуться легкомысленно. Хотя лучше бы и не делала этой попытки — вместо легкомыслия получился нервный оскал. Счастливое легкомыслие — оно же всегда в женских глазах прячется, его не сыграешь, силой не выдавишь из себя. Уж как есть, так есть…
Решила до работы пешком пройтись. К тому же утро выдалось замечательное — солнечное, чуть ветреное. Шагала с трудом, через силу, пытаясь вобрать в себя это утро, этот пахучий майский воздух. Только не получалось ничего, как ни старалась. Утро тоже было против нее. Будто исчезли из него все краски, и запахи тоже исчезли. Будто одна серость кругом, кино черно-белое. Прошла всего ничего, а уже устала. Пришлось на автобусе ехать…
— О, Валерия! А почему вы здесь, вы же в командировке! — увидела ее секретарша Даша, когда она проходила по коридору мимо приемной. — Мы вас и не ждем… И на оперативку вместо вас Наташа ушла…
— Я раньше вернулась, Даш. Так получилось. А ты что, мне не рада?
— Да нет, почему… Просто мне странно как-то… Я бы на вашем месте ни за что не вернулась
