Красная линия - Вера Александровна Колочкова

— Лерочка, деточка, ну как же так… Ты прости нас, что мы… Наверное, тебе даже видеть нас не хочется, но мы не могли не приехать… — виновато проговорила Евгения Борисовна, заходя в гостиную и осторожно садясь на краешек дивана. — Нам позвонила твоя мама, и мы… Просто как обухом по голове… Я даже не поверила сначала, не могла поверить! Мы ж не знали, ничего не знали! Потом я Стасу позвонила, и он… Он даже говорить со мной не мог, Лерочка. Он так сильно переживает… Голос такой больной… Он в квартире у друга сейчас, ходит из угла в угол, места себе не находит. И в больницу с утра не пошел, попросил коллегу его подменить. Да и какой из него врач в таком состоянии… Ой, тебе ведь, наверное, и слышать про него неприятно, я ведь понимаю, Лерочка, я все прекрасно понимаю! Просто не знаю, что сказать… Как сказать…

— Да погоди, Жень, погоди! — тихо, но властно перебил супругу Михаил Дмитриевич. — Что ты сидишь, причитаешь, будто умер кто, в самом деле. Просто слушать тебя невозможно. Все ведь живы, здоровы… А если так, то все поправимо, все можно пережить. Перетерпеть как-то… Пусть со временем, но… Скажи, Лерочка, правильно я говорю? Скажи, не молчи… Ведь можно все поправить, да?

Евгения Борисовна взглянула с досадой на мужа — мол, все не то сейчас говоришь, не то… И тут же постаралась его слова подкорректировать, смягчить немного:

— Имеется в виду, Лерочка, что с выводами тебе торопиться нельзя… Конечно, трудно теперь все поправить, я понимаю. Но ведь можно как-то постараться забыть… Хотя бы со временем…

— Ну да, ну да… — кивнул Михаил Дмитриевич. — Со временем все забудется и поправится, вот увидишь! Это сейчас тебе плохо и ты готова все разорвать, но потом…

— Ничего уже нельзя поправить, Михаил Дмитриевич, ничего… — эхом откликнулась Лера, глядя в сторону. — Вы ведь и сами это понимаете, я думаю. К чему лишние слова?

— Да погоди, Лерочка, погоди… Ну что ты так уж настроена — просто категорически безысходно! Мало ли что в жизни случается, это ведь всего лишь жизнь, она априори не может быть идеальной! Чего уж сразу смертный приговор-то подписывать! Даже на государственном уровне смертная казнь отменена!

— А я никого не казню. Пусть все живут и радуются. Только без меня. И я прекрасно понимаю, что вы мне хотите сейчас сказать… Мол, пережить надо, перетерпеть, все простить, начать заново… И я бы рада так, но не получится у меня. Я знаю, что не получится. Чего ж тогда зря суетиться с этими покушениями на перетерпеть-простить-забыть?

— Да не надо терпеть, я ж не о том… Я тебя не к терпению призываю, а… Как бы это сказать… К снисходительности я тебя призываю. К умной и мудрой снисходительности, понимаешь? Ну, отнесись к этой ситуации как вполне себе анекдотической! Миллион анекдотов же есть на эту тему, согласись? Мол, вернулся муж из командировки… Только у тебя как бы наоборот — жена вернулась из командировки. Да, как бы наоборот… Ведь ты тоже смеешься над такими анекдотами, когда тебе их рассказывают! Вся наша жизнь — это же сплошной анекдот, согласись! Нельзя к ней относиться уж так убийственно серьезно, иначе с ума сойдешь! Ну услышь меня, Лерочка, деточка, ну пожалуйста…

— Я слышу вас, Михаил Дмитриевич, я слышу… Наверное, и я бы на вашем месте говорила что-нибудь подобное, да. Всегда найдутся нужные слова, когда ситуация лично тебя не касается. Десятки, тысячи нужных слов…

— Прости его, Лерочка, прости! — снова подала голос Евгения Борисовна, жалобно протягивая к ней руки. — Стас же так любит тебя, ты и сама это прекрасно знаешь! И ты его любишь… Да хотя бы для того прости, чтобы любовь сохранить! Господи, да вы такая чудесная пара, мы так радовались за сына всегда… Я даже боялась немного того, что у вас все хорошо. Слишком хорошо. И от Стаса не ожидала… С другой стороны, ведь ничего такого ужасного в этом нет… Поверь, нет ни одного женатого мужчины, который хоть раз в жизни не оступился, не соблазнился… Да таких просто в природе нет, Лерочка! Есть те, кого на месте преступления застали, и те, кому свой грешок скрыть удалось. И все. Других просто нет…

— Да, Лерочка, со всеми мужиками такое бывает, это правда, — поспешил подтвердить слова Евгении Борисовны Михаил Дмитриевич, и она глянула на него с удивленной досадой, губы поджала обиженно. Видно было, как ей хочется спросить мужа: и ты, что ли, мне изменял? Но промолчала — чего ж для сына не сделаешь…

А Михаил Дмитриевич продолжил почти вдохновенно:

— Ни одного такого не сыщешь, чтоб совсем уж негрешен… А что делать? Природа у нас такая, у мужиков. Полигамная. Иногда не в силах с собой совладать, да…

— Ой, ну что ты такое говоришь, Миша! Опомнись! — не выдержала Евгения Борисовна. — Что ты несешь, ты хоть самого себя слышишь сейчас? Куда тебя понесло-то!

— А я что, я наоборот… Я как лучше хотел… Ты ж сама первая начала эту тему, Женечка… — виновато проговорил Михаил Дмитриевич, глядя на жену испуганно. — Да ничего плохого я и не сказал, что ты… Как есть, так и есть…

Евгения Борисовна сердито махнула рукой, и в пространстве повисла неловкая пауза. Такая неловкая, будто слышно было, как она звенит высоко…

Первым нарушил молчание Михаил Дмитриевич, произнес тихо:

— Ты и впрямь прости меня, Лерочка, если что не так сказал… И не знаешь тут, что сказать надо и как… Просто нам сына жалко, ему так плохо сейчас! Да и тебе тоже плохо, Лерочка, мы ж понимаем. Вот и хотелось как-то нивелировать эту дурную ситуацию, помочь как-то. Чтобы ты не торопилась, чтобы подумала, успокоилась хоть немного.

— Да, да, мы все понимаем… — поспешила повторить за мужем Евгения Борисовна. — Тебе решать, конечно, только тебе. Но, девочка моя милая, я тебя очень прошу… Я тебя умоляю просто — не принимай никаких поспешных решений, пожалуйста! Помни главное — Стас очень любит тебя, у вас прекрасная семья. Разрушить все очень просто, но только вот… Надо ли? Обещай мне подумать, прежде чем… Хорошо?

Лера кивнула автоматически — говорить ей ничего уже не хотелось. Тяжело было говорить, лишний раз повторять одно и то же.

Видимо, Евгения Борисовна почувствовала ее отстраненность, снова заговорила тихо:

— Мы ведь сейчас долго беседовали по телефону с твоей мамой, очень долго… И она мне сказала, что