Израильско-палестинский конфликт. Непримиримые версии истории - Каплан Нил

Как мы еще убедимся, находясь в самой Палестине, невозможно было не видеть периодических проявлений того, как палестинские арабы противились сионизму. Но как сами сионисты и лидеры ишува реагировали на палестинские волнения, протесты и борьбу? Некоторые утверждают, будто первые поселенцы-сионисты — то ли из высокомерия, то ли по наивности — не замечали палестинских арабов, которые оставались для них невидимой или нейтральной деталью пейзажа. Возможно, в какие-то моменты встречные претензии палестинцев действительно оказывались для многих евреев ишува «незамеченным вопросом», однако существует и немало свидетельств того, что отказ поднимать эту тему был сознательным и продуманным решением. Дело в том, что за закрытыми дверями, невзирая на публичные обвинения в адрес агитаторов и сомнения в искренности палестинских протестов, евреи и сионисты время от времени вдумчиво обсуждали между собой, что им делать с тем фактом, что арабы не принимают евреев, и как можно разрядить обстановку.

В ходе таких упражнений по сверке с реальностью был выработан широкий спектр объяснений происходящего и способов снизить сопротивление, с которым сталкивались сионисты[125]. В подавляющем своем большинстве евреи и сионисты — вдохновленные стремлением к обретению родины в Палестине и считающие свои требования законными и международно признанными — не могли или не желали воспринимать вспышки насилия 1920 и 1921 гг. как явный признак того, что правомерные палестинские тревоги и опасения существуют. Оглядываясь назад, велик соблазн сказать, что такая реакция была своего рода рационализацией, формой отрицания — проявлением то ли эгоцентризма, то ли самообмана[126].

Среди сионистов и лидеров ишува были, однако, и те, кто понял, что палестинское сопротивление сионизму было на самом деле подлинной и неизбежной (а не искусственной и преходящей) реакцией на «вторжение» иммигрантов-сионистов. Некоторые вынуждены были прийти к непростому выводу, что этот прискорбный (а то и трагический) факт может в итоге помешать реализации сионистской программы. Такое осознание могло иметь разные последствия. Меньшинство от сомневающегося меньшинства решило, что мечта сионистов в этом случае недостижима и от нее следует отказаться: такие люди выпали из движения, превратившись в несионистов или антисионистов. Гораздо чаще, однако, люди, признавшие факт и обоснованность палестинского сопротивления, искали способы скорректировать свое сионистское кредо и найти выход из создавшегося тупика.

Некоторые, в том числе представители правого ревизионистского крыла сионистов, отреагировали на эту коллизию в откровенно колониальной манере, то есть попытались сделать еврейское присутствие в Палестине неустранимой реальностью путем его наращивания, не обращая внимания на возражения коренного населения. Эти возражения, по их мнению, были достойными сожаления, но неизбежными, и отвечать на них сионисты планировали дальнейшей иммиграцией, скупкой земель и укреплением обороноспособности ишува до тех пор, пока не будет создано еврейское государство, способное себя защитить. Обозначение такого подхода — «железная стена» — возникло в двух откровенных статьях, опубликованных в ноябре 1923 г. лидером ревизионистов Владимиром Жаботинским. Не признаваясь в том публично, многие из левых сионистов-лейбористов разделяли его решимость форсировать иммиграцию и скупку земли, одновременно крепя оборону (хагана)[127].

На противоположном краю спектра оказались стремившиеся к примирению арабов и сионистов организации вроде «Брит-шалом» («Мирный договор») и «Ихуд» («Единство»), которые полагали, что, столкнувшись с реальностью встречных националистических требований арабов, сионистам стоит умерить аппетиты или вообще отказаться от цели создания чисто еврейского государства, выбрав какой-либо другой вариант государственного устройства. Одним из таких вариантов было двунациональное государство; в числе других для него предлагались паритетные или федеративные механизмы, которые учитывали бы интересы палестинских арабов как народа, имеющего право участвовать в управлении будущим независимым государством Палестина наравне с евреями-сионистами[128]. Но такие взгляды разделяло лишь меньшинство, тогда как бо́льшая часть сионистов продолжала верить в легитимность и историческую необходимость своего движения за еврейскую государственность.

Для многих вера в изначальную добродетельность и историческую необходимость сионизма исключала саму возможность того, что конкурирующие палестинские претензии и жалобы тоже могли быть обоснованными. Поэтому сионистам было утешительно думать, будто протесты и возражения палестинцев носят временный характер или являются результатом искусственной манипуляции. Не только для широкой публики, как в показаниях перед следственными комиссиями, но также и во внутренней переписке руководители сионистского движения приводили доводы и доказательства, сознательно или подсознательно пытаясь убедить себя, что возражения палестинцев отнюдь не непреодолимы и вызваны не подлинным народным чувством, неудовлетворенностью или национализмом, а интригами отдельных заинтересованных лиц — например, торговцев, землевладельцев, эфенди, вставших на сторону арабов британских смутьянов или врагов Великобритании.

Сионисты-социалисты, составлявшие костяк самой большой, второй волны иммиграции-алии (1904–1914), смотрели на это столкновение интересов через свою собственную идеологическую призму. Они считали местное общество феодальным, то есть ожидающим освобождения палестинских крестьян и рабочего класса — революционной утопии, которая воплотится в реальность с помощью массовой еврейской иммиграции в солидарности с мощным еврейским рабочим движением и параллельно с созданием еврейского государства. Впоследствии специалисты развенчали это видение как в лучшем случае наивное, а в худшем — лицемерное. Оно было исполнено противоречий: например, евреи в этом государстве все равно должны были составлять большинство, что автоматически означало отчужденное или подчиненное положение арабских трудящихся. В итоге, при всем своем идеологическом идеализме, сионисты-социалисты скорее оскорбляли и отталкивали от себя коренное население, а не казались ему спасителями и благодетелями[129].

Такие негативные доводы сионистов, при помощи которых они отвергали претензии и возражения палестинцев и арабов, были тесно связаны с часто используемым позитивным доводом, что сионизм — вопреки жалобам палестинцев на лишение собственности и поражение в правах — якобы приносит экономические и социальные блага всему населению и региону в целом. Один автор-сионист писал в 1945 г.:

Евреи всегда надеялись, что выгоды, которые принесло арабам освоение ими Палестины, со временем естественным образом заставят их примириться с декларацией Бальфура. Несмотря на неспровоцированные нападения на них в [1920 и] 1921 году, евреи прилагали все усилия, чтобы жить в мире и дружбе со своими арабскими соседями. Они не только торжественно заявляли об этом на Сионистских конгрессах и по другим поводам, неустанно подтверждая эту позицию в официальных документах, но и стремились воплотить эти устремления в различных сферах повседневной жизни — социальной, экономической и культурной. Помимо тысяч арабов, занятых в давно основанных еврейских сельскохозяйственных поселениях, сотни нашли работу на новых промышленных предприятиях, появившихся исключительно благодаря еврейской предприимчивости. Арабы-землевладельцы обогащались, продавая евреям землю, арабы-крестьяне — избавляясь благодаря им от своей сельскохозяйственной продукции, а арабы, владеющие недвижимостью, — сдавая внаем дома и другую собственность[130].