Магия тишины. Путешествие Каспара Давида Фридриха сквозь время - Флориан Иллиес

плечо Фридриха, который старше и выше, они вместе созерцают луну с благоговением и трепетом. Каждый вечер, когда смеркается, Даль спускается к Фридриху и они вместе выходят из дома, чтобы попрощаться с последними лучами дня и поприветствовать луну.

* * *

После смерти Фридриха в 1840 году Даль продает эту картину с друзьями, созерцающими луну, Дрезденской картинной галерее – как образец лучшего периода Фридриха, как «глубоко прочувствованную, умиротворенную картину, дышащую природой», пишет сам Даль. Несколько лет она висит в музее, но потом Фридрих становится старомодным даже для Дрездена, и она исчезает в запасниках. Да, прототип всех картин с людьми, изображенными со спины и смотрящими на пейзаж вместе с нами, что позволяет нам и смотреть на них самих, и видеть природу их глазами, – эта картина пылится на полке в подвале. Современным становится другое искусство, начинаются новые времена, и бури во внутреннем мире человека (sehnsüchtige Innerlichkeit), воплощенные на картинах Фридриха, оказываются неактуальными. До такой степени, что в 1902 году журнал «Кунстварт» публикует репродукцию «Двоих созерцающих луну» с подписью: «Каспар Давид Фридрих – кто это?» «Это был», просвещает журнал огорошенную кайзеровскую Германию, «буйный революционер от мира искусства». Получив массу восторженных писем от читателей, в следующем номере редакция отмечает: «Создается впечатление, что наш предок, когда-то раздражавший почтенных граждан и вдохновлявший пылких юношей, спустя сто лет снова нашел почитателей».

* * *

Тридцать первого января 1937 года молодой ирландский писатель Сэмюэл Беккет приезжает в Дрезден и идет во дворец «Секундогенитур»[59] на террасе Брюля, в котором располагается музей искусства XIX века. Он записывает в дневнике: «Каспар Давид Фридрих. Целый зал». Да, в XX веке Фридрих действительно нашел нового почитателя. Беккет пишет, что еще раз сходил в этот тихий, сумрачный музей 14 февраля 1937 года, ровно за восемь лет до ужасной, трагической бомбардировки Дрездена: «Фридрих. В его пейзажах замечательная любовь к двум маленьким, усталым людям, например, на лунном пейзаже, единственная приемлемая форма романтизма: всё в миноре».

И только в 1970-е годы Беккет расскажет в интервью журналистке Руби Кон, что тот день был первым импульсом для «В ожидании Годо»: «This was the source for Waiting for Godot, you know»[60]. Дерево в первой версии авторских ремарок к пьесе – это дерево Каспара Давида Фридриха: «Проселочная дорога. Дерево. Вечер». Парадокс в том, что Беккет раскрывает свой тайный источник вдохновения, стоя перед картиной Фридриха «Мужчина и женщина, созерцающие луну» в Старой национальной галерее в Берлине. Эта картина – вариация первой дрезденской версии, одна из мужских фигур в ней заменена на женскую. Беккет очевидно недоумевает, откуда на картине в Берлине взялась какая-то женщина. Вероятно, растерянность из-за того, что как бы знакомая картина не соответствует его воспоминаниям, и является истинной причиной обязательного по сей день распоряжения из завещания Беккета: обе главные роли в пьесе «В ожидании Годо» должны играть только мужчины.

* * *

Но как же может быть такое, что в пьесе Беккета, главной пьесе театра абсурда, два человека бессмысленно ждут какого-то несуществующего Годо, они оба потеряны в пейзаже и в мире – а вдохновлена эта пьеса картиной, несущей прямо противоположный смысл? У Фридриха мы видим двух человек в гармонии с пейзажем, которые знают, что их ожидание существующего Бога будет вознаграждено.

Историк идей Исайя Берлин описал в своей книге «Истоки романтизма»[61], что глубоко прочувствованные и радикальные идеи не просто сильно меняются, когда нужно приспособить их к действительности. Зачастую они оборачиваются своей противоположностью. Они меняют свою природу – как у Беккета, который назвал картину «Двое созерцающих луну» «единственной приемлемой формой романтизма». И великолепно ошибся в ее интерпретации. Или он всё понял правильно, в отличие от нас, кто же знает?

* * *

А националистам романтизм в принципе кажется единственной приемлемой формой искусства, его провозглашают лучшим свидетельством «немецкой духовности». В 1940 году выходит статья на эту тему с таким ключевым тезисом: «В творчестве Каспара Давида Фридриха, не сравнимого с творениями никаких иных народов, вечная Германия всегда будет узнавать важнейшие черты своей души в чистейшей форме».

Когда во время Второй мировой войны сокровища Дрезденской картинной галереи приходится вывозить из-за приближающегося фронта, вечная Германия оберегает «Двоих созерцающих луну» как зеницу ока, ведь картина до краев полна ценнейшей духовностью. В 1942 году картину вместе с остальными работами Фридриха, хранившимися в Дрездене, отправляют в неприступный средневековый замок Веезенштайн, возвышающийся на скале в труднодоступной долине реки Мюглиц. Транспортировку осуществляют «Мастерские Хеллерау»[62] на дизельных грузовиках для перевозки мебели. В Веезенштайне стены метровой толщины, особенно чувствительные рисунки размещают в бывшей камере пыток, а картины – в бывшем рыцарском зале. Рядом ставят скелеты птиц и млекопитающих из зоологического музея и семь ящиков с южноамериканскими черепами из дрезденского музея гигиены.

Два охранника круглосуточно стерегут уникальные ценности. Однако, по сообщению местного гауляйтера, «мужчинам далеко до идеала по части уборки», и раз в неделю из Дрездена приезжает уборщица, так как картины и рисунки хранятся открытыми в стеллажах, в том числе «Сикстинская мадонна» Рафаэля.

Директор картинной галереи Герман Фосс после налетов на Дрезден 13 февраля 1945 года сам переезжает в замок, до которого всего полчаса пути, и присматривает за своим богатством – здания музеев уже разрушены. У него сомнительная двойная роль – он и директор музея, и специальный уполномоченный Гитлера по запланированному музею фюрера в Линце, поэтому он перевозит в Веезенштайн и произведения, предназначавшиеся для Линца. Восьмого мая 1945 года Веезенштайн переходит под контроль советской комиссии по трофеям, которой благодаря спецслужбам обо всём известно. «Где „Сикстинская мадонна“?» – таков первый вопрос советского офицера, причем задает он его по-немецки. Спустя несколько дней тысячи солдат Сталина устраивают в замковом парке огромную попойку, они веселятся до пяти утра; из замка приносят бокалы ручной шлифовки. Во время празднества или в последующие дни пропадают две картины Каспара Давида Фридриха, «Отдых во время сенокоса» и «Два путника у моря», а также несколько альбомов с набросками и его рисунки. Всё это известно в таких подробностях, потому что в те дни советской оккупации происходит чудо. Комиссия по трофеям собирает все лучшие картины музея и отправляет грузовиками, затем поездами в СССР. Но все работы именно Каспара Давида Фридриха они оставляют, ни одна не уходит в Советский Союз. Как будто Сталин знал, что национал-социалисты хотели сделать Фридриха своим главным художником, как будто он видел слишком много погибших немецких солдат с маленькой книжечкой