Магия тишины. Путешествие Каспара Давида Фридриха сквозь время - Флориан Иллиес

день 1824 года, оттепель после долгих морозных недель. Фридрих выходит из дома и идет получать документ о своем назначении на должность профессора в академии. На берегу Эльбы он слышит скрежет сталкивающихся льдин, влекомых течением, у опор моста Августа громоздятся торосы причудливых форм. В принципе это знаменательный день, но на самом деле… На самом деле это позор. Каспар Давид Фридрих отдал бы всё на свете, чтобы стать преемником Кленгеля[66], ординарного профессора пейзажной живописи. Старательные студенты, достойный оклад, позволяющий наконец-то кормить семью без зависимости от бочек с селедкой, что присылают братья, от подачек со стороны друзей, когда ему на протяжении нескольких месяцев не удается продать ни одной картины. Но Фридриха назначают не ординарным профессором, а всего лишь, скажем так, неординарным. Разумеется, его демократические взгляды, его пламенные речи против князей – как бельмо на глазу. Но есть и кое-что похуже. Хуже всего то, что Фридрих пишет такие мрачные картины. Они там боятся, что он испортит молодежь, и поэтому не доверяют ему кафедру, вот ведь придурки.

От отчаяния Фридрих начинает писать картину, изображающую его ситуацию, и называет ее «Крушение надежды». Собственно говоря, так называется корабль, раздавленный на картине огромными льдинами, но всем понятно, что имел в виду художник. Большая мечта, заледеневшая и перемолотая Северным Ледовитым океаном. Он живет всего в ста метрах от академии, так удобно, одно к другому, но не судьба. Он не понимает почему. Да, теперь у него будет двести талеров вместо ста, но это означает, что он и впредь не сможет кормить семью без того, чтобы постоянно писать и продавать картины. Он в унынии бредет по террасе Брюля, чтобы забрать официальное письмо, снег набух оттепельной влагой, он выбирает тропинки посуше. Внизу трещит и стонет Эльба. Фридрих решает глянуть, вырос ли уже у опор моста Августа богемский пирог из торосов[67], подходящий для картины. Надо учиться у Господа Бога, сколько синего и коричневого тот использует, чтобы вдохнуть в белизну льда холодную жизнь. Он проходит мимо пышного здания академии, дальше, к мосту, ласковое солнце греет лицо, и тут он слышит пронзительные крики женщины, склонившейся над перилами моста.

От увиденного у художника холодеет сердце: несколько глупых мальчишек вылезли на лед. Никто не остановил их, и они попали в скверное положение. Пятеро или шестеро лежат на животе, двое убегают, а один в воде! Вокруг крики, двое мужчин спешат на помощь, но приходится быть очень осторожным, лед трескается, а путь до мальчишек вдруг оказывается таким долгим. Фридрих в ужасе отводит взгляд, зажмуривает глаза, он не может этого видеть.

И в памяти у него всплывают картины. Декабрь 1787 года. Вместе с Иоганном Кристофером, любимым братом, который всего на год младше, они в Грайфсвальде спускаются по стенке рва и садятся в лодочку, которая вмерзла в лед, она стоит выше, чем стояла летом в воде, лед вытолкнул ее. Это их шхуна, они представляют, что путешествуют по арктическим морям, дальним странам. В игре начинается шторм, и Фридрих, совсем погрузившийся в воображаемый мир, прыгает за борт. Лед трескается, и он камнем идет под воду. Холод такой, что ему кажется, что он мгновенно превратился в кусок льда. Зимнее пальто сразу становится невероятно тяжелым. Он почти не умеет плавать, но каким-то образом всплывает наверх. Но ударяется о лед! Он кричит в холодную воду, но никто не слышит. Его спасает Иоганн Кристофер. Не медля ни секунды, он прыгает в ледяную воду, хватает брата за руку и тянет обратно к полынье. Когда голова Фридриха оказывается на поверхности, оба пронзительно кричат – они и не подозревали, что могут издавать такие звуки. И в этот момент детское сердце Иоганна Кристофера навсегда останавливается. За что Бог поступил так с ним, за что, за что Бог поступил так со мной, за что? – спрашивает себя с тех пор Фридрих вот уже целых тридцать семь лет.

Только теперь, когда картина с ледяным морем почти готова, Фридрих понимает, что, глядя на лед, он видит Иоганна Кристофера и никогда не забудет его. То есть лед ломает не только его мечту, нет, он ломает и сердце брата, которому он обязан своей жизнью. Когда он снова поворачивается к мосту Августа и решается открыть глаза, он видит: мальчик жив. Он стоит, дрожа, на берегу Эльбы, он чудом избежал гибели. Фридрих начинает смеяться, он смеется, он хохочет и всё прощает своему Богу.

* * *

Всю жизнь на нем лежит свинцовая меланхолия – да, это парализующее чувство вины из-за того, что брат погиб, спасая его. «8.12.1787, сын свечника Фридриха, двенадцати лет, утонул, спасая упавшего в воду брата» – насколько лаконична запись в метрической книге церкви Святого Николая в Грайфсвальде, настолько тяжела запись в книге жизни Фридриха.

У него регулярно случаются периоды тяжелой депрессии, друзья называют ее «меланхолией», в двух старых источниках упоминается даже попытка самоубийства, утверждается, что густая борода на шее и на щеках призвана скрыть шрам от этой попытки. Его друг Карус тоже рассказывает о ней, а он знает, что говорит, – не только как лучший друг Фридриха, но и как личный врач саксонского короля, кроме того, именно он ввел в немецкую медицину понятие «психики»[68]. Помимо ответственности за смерть любимого брата, детская душа Фридриха мучается из-за того, что он в шесть лет потерял мать, вскоре после этого – сестру Барбару, а через три года после Кристофера – сестру Марию, всё это лишило его базового доверия к миру. У тихого, болезненного Каспара Давида было тяжелое, как свинец, детство. Он с трудом ищет свое место в жизни, а строгий, благочестивый отец мало помогает ему. Фридрих находит опору в вере и в природе. Но в 1801 и 1802 годах двадцатисемилетнего художника захлестнули особенно мощные волны меланхолии. Едва перебравшись в Дрезден, он сломя голову сбегает оттуда и возвращается на родину. В этом году в его альбомах появляются многочисленные рисунки скорбящих, мы видим отчаявшихся людей, прижимающихся друг к другу, корчащихся от боли. Яснее всего на раннюю смерть Иоганна Кристофера указывает рисунок от 15 января 1801 года, из которого его брат Кристиан позже сделал гравюру. На рисунке изображен мальчик примерно того же возраста, в котором был Фридрих, когда утонул его брат, он лежит у могильного холмика с крестом. А над ним порхает бабочка как символ воскресшей души.

Было очень трогательно, когда я впервые пришел к довольно нетрогательному надгробию Каспара