Магия тишины. Путешествие Каспара Давида Фридриха сквозь время - Флориан Иллиес

Давида Фридриха на дрезденском кладбище Святой Троицы и на могильной плите лежала такая же розовая бабочка, только пластмассовая – траурный символ для посвященных.

* * *

«Северный Ледовитый океан» или «Крушение надежды», как часто называют эту картину из-за корабля, раздавленного и разорванного льдами, – одна из самых смелых картин Фридриха. Режиссер Петер Шамони очень любил ее, его замечательный фильм о Фридрихе «Границы времени» 1986 года целиком снят в снегах и на морозе, мы подолгу наблюдаем, как льдины плывут по Эльбе, сталкиваются перед мастерской Фридриха. Современникам картина «Северный Ледовитый океан» показалась ужасной. Они желали видеть зимние забавы, раз уж художник вздумал рисовать снег и лед. А почему лед на переднем плане такой коричневый, будто это раскуроченная земля? Это всё какая-то болезненная фантазия! До смерти Фридриха никто не хочет покупать картину – и после смерти тоже. И только один человек, французский скульптор Давид д’Анже, видит в ней «трагедию пейзажа». Понадобится время, чтобы и остальные разглядели одно из самых бесстрашных произведений Фридриха, понадобится примерно сто лет. Когда основатель «Баухауса» Вальтер Гропиус в 1922 году будет проектировать в Веймаре памятник жертвам Капповского путча[69], он поедет через изнуренную недавней войной, сотрясаемую инфляцией Германию в Гамбург, в Кунстхалле, где выставлен «Северный Ледовитый океан» Фридриха. Он делает зарисовки с картины и потом проектирует «Памятник павшим в марте», бетонная конструкция которого явно напоминает нагромождение льда на картине Фридриха. Гропиус любит такую символику, когда даже в беде проявляется что-то, устремленное вверх. Он провозглашает, что задача искусства – «возносить к небу чудеса». То, что Фридрих написал маслом на холсте, Гропиус реализует в скульптурной мастерской веймарского «Баухауса» – из бетона, который будто парит в воздухе. Когда к власти приходят национал-социалисты, они в 1936 году взрывают памятник, потому что чуют в нем дух «дегенеративного искусства». Они не подозревают, что тем самым взрывают Каспара Давида Фридриха, мечта которого в очередной раз терпит крушение.

* * *

Двадцать шестого июня 1835 года у Каспара Давида Фридриха случается инсульт и оказывается парализована правая сторона тела, то есть и правая рука, которой он рисует. Его внимательные врачи рекомендуют «во́ды». Они явно чувствуют, что несчастному человеку из приморского города поможет только вода. И вот в сентябре он едет в богемский Теплиц, снимает номер в гостинице «Цур Харфе». Семья приезжает с ним, водит его под руку, подбадривает, делает вид, что всё в порядке. А Фридрих всерьез ходит на «процедуры». Спустя годы крайней бедности он как раз сумел продать несколько картин русскому царскому двору[70], поэтому он и смог позволить себе поездку на курорт. В Теплице он заново учится ходить. В конце сентября 1835 года он пишет племяннику: «Я уже довольно неплохо держусь на ногах и надеюсь, что водные процедуры помогут и моей руке вернуться к работе».

И ему действительно удается восстановить контроль над правой рукой. Несколько рисунков, сделанных в горах около Теплица, выполнены еще дрожащей рукой. Но потом, осенью и зимой в мастерской в Дрездене, он снова начинает писать маслом. И что же пишет этот водяной человек, вернувшийся с вод? Разумеется, море, побережье Рюгена, которое он видел в последний раз десять лет назад. «Морской берег в лунном свете» – так называется огромное полотно, сто тридцать четыре на сто семьдесят сантиметров, его вторая по величине картина. Это мрачная, пугающая работа, свет луны пробивается сквозь грозные тучи, это прощальная картина, ее автор как будто знает, что ему уже никогда не доведется увидеть свое любимое море.

* * *

В 1975 году в передаче телеканала ZDF философа Эрнста Блоха, автора «Принципа надежды», спросили, как ему удается сохранять оптимизм после созерцания таких картин, как «Монах у моря», «Морской берег в лунном свете» или «Северный Ледовитый океан» Каспара Давида Фридриха. Тот отвечает: «Если есть еще на земле человек, сумевший нарисовать картину, и человек, глядящий на нее, значит, не всё потеряно».

Земля – Каспар Давид Фридрих, «Меловые скалы на острове Рюген» («Kreidefelsen auf Rüen»), 1818/19 (Kunst Museum Winterthur, Stiftung Oskar Reinhart, ©SIK-ISEA, Züich, Philipp Hitz)

Глава III

Воздух

Он никогда не забудет этот момент. Он ночевал в Заснице, в сарае у какого-то рыбака, утром поел немного хлеба и выпил молока, а потом пошел дальше по тропе, ведущей в лес к северу от деревни. Он входит под сень высоких буков, и его окутывает тишина. Он слышит только собственные шаги. Фридрих любит буковые леса, потому что только в них видны все времена года одновременно: земля покрыта скрученными, коричневыми буковыми листьями, оставшимися с прошлой осени и еще не сгнившими, вдоль тропы с весны прорастают молодые побеги бука, а густые, темно-зеленые кроны над головой рассказывают о силе лета. Он идет примерно двадцать минут в гору, преисполненный благоговения и сгорающий от предвкушения. Справа, меж высоких, голых стволов сверкает утро, встающее над морем. Незадолго до цели он быстро поднимается по песчаному склону, хватаясь за обнаженные корни деревьев. С каждым метром всё громче слышен шум волн, бьющихся о берег. И вот он видит их в первый раз: меловые скалы Рюгена. Он так много слышал о них. Но всё меркнет на фоне этой невероятной белизны слева и справа, такой настоящей и такой ослепительной. Ему даже приходится зажмурить глаза.

* * *

Интересно, как будет выглядеть мир, когда он навсегда закроет глаза? В 1804 году Каспар Давид Фридрих задает себе этот вопрос и принимается педантично вырисовывать то, что он совершенно серьезно назовет «Моя могила». Он рисует сепией, коричневыми чернилами, он наносит их тончайшей кисточкой – в последние годы он в совершенстве овладел этой техникой: слой за слоем он наносит коричневые тона и получает эффекты, впечатляющие зрителя. В основном он рисует сепией небеса над Рюгеном, а сейчас вложил всё свое мастерство в изображение собственной смерти. Да, Каспар Давид Фридрих – не самый безобидный художник. Спустя сто лет Джеймс Энсор[71] напишет себя в образе Христа на кресте, но чтобы в начале XIX века часами тщательно вырисовывать свою могилу – для этого нужна душа с очень глубокими омутами. Может быть, он хочет выставить напоказ именно своё влечение к смерти? Хочет, чтобы друзья утешали его? Или просто доводит тему автопортрета до логического завершения, то есть до гроба? Этого мы не знаем. Мы знаем только то, что Фридрих представляет рисунок в