Магия тишины. Путешествие Каспара Давида Фридриха сквозь время - Флориан Иллиес

кто б ни был ты.

И взглядом утомленным отдели —

прикован долго был к порогу он —

то дерево, что высится вдали,

и небо для него возьми как фон.

Ты создал мир. Великий и простой.

Как слово, что молчаньем рождено.

Но вот тебе познать его дано,

и в этот миг ты взор потупишь свой…[80]

Лучше не скажешь. И точнее: каждое время пытается понять смысл картин Фридриха, и мы тоже пытаемся – но в какой-то момент нам приходится потупить взор, ведь только после преодоления воли к познанию появляется шанс понять Фридриха.

* * *

Но после понимающих внуков приходят правнуки, национал-социалисты. И в 1930-е годы они воображают, что им «дано познать» Фридриха – по-новому, совсем не открывая глаз. Еще во время учебы в Берлине Лени Рифеншталь восторгалась картинами Каспара Давида Фридриха, особенно ей нравилось «Утро в Исполиновых горах», с 1930 года выставленное в Королевском дворце в Берлине. Эта картина идеально отвечает ее вкусам. Она показывает бесконечную красоту и простор горных вершин – а в центре картины находится светловолосая женщина в белых одеждах, она держится за крест, установленный на вершине, и тянет наверх, к себе, слабого мужчину.

В 1932 году Рифеншталь исполняет главную роль в фильме «Голубой свет», она соавтор сценария и делает главной героиней блондинку, живущую в горах девушку Юнту, которая тянет наверх множество мужчин – потому что знает тайну голубого света. Когда мы видим ее, бегающую по горам, то камера всегда превращает ее в черную фигуру, снятую со спины на фоне бесконечных гор – в соответствии с заветами Фридриха.

Кто же в фильме решительнее всех идет за Рифеншталь в горы? Конечно, художник. Они борются друг с другом за тайну голубого света, это странный фильм, соединяющий романтическую ностальгию с болезненными фантазиями. Но это прежде всего фильм, в котором Рифеншталь яснее всего демонстрирует влияние картины Фридриха.

* * *

Может быть, у Рифеншталь так легко получилось изъять ту женщину с вершины на картине Фридриха и перенести ее в фильм потому, что эту фигуру рисовал вовсе не Фридрих? Его современники рассказывают, что Георг Фридрих Керстинг после совместного путешествия по Исполиновым горам в 1810 году дорисовал эту женщину и слабака-мужчину на картине Фридриха, который, как известно, плохо умел рисовать людей. А поскольку эти современники даже представить себе не могли ситуацию, когда женщина идет первой и вынуждена помогать мужчине, у них родилось предположение, что это вовсе и не женщина, а ангел.

* * *

Когда прусская принцесса Марианна видит эту картину в собрании своего родственника, короля Фридриха Вильгельма III, она узнаёт себя в женщине на вершине, которая держится за крест и тянет наверх унылого и неповоротливого мужа. Вместе с мужем они купили замок Фишбах в Исполиновых горах, и гора с картины Фридриха постоянно у нее на виду, а в 1830 году она поднимается на самую красивую вершину. В полном соответствии с картиной она велит установить на горе крест, и с тех пор вся возвышенность называется Кройцберг, что означает «Крестовая гора». Получается, что картина Фридриха послужила инструкцией для украшения его любимого пейзажа, причем инструкцией для принцессы, которая почувствовала родство душ с художником.

* * *

Было бы большой ошибкой считать Фридриха художником, который достоверно изображал немецкие пейзажи. Да, он сделал сотни реалистичных рисунков, зафиксировал каждую трещинку на камне, каждый листик на дереве, каждый изгиб тростника. Но весь этот багаж реалистичных изображений он хранит в альбомах, чтобы дни, или месяцы, или годы спустя воспользоваться ими. Очевидно, что ему не так уж важно, что Создатель поставил конкретное дерево или скалу на другое место – его картины представляют собой абстрактные коллажи из реалистичных элементов. Как бы нам ни хотелось видеть на картинах Фридриха какую-то конкретную вершину в Песчанниковых горах, или конкретную меловую скалу, или конкретный вид на Дрезден – ничего этого у Фридриха нет. Нет, всё гораздо сложнее. Нигде на природе мы не можем установить табличку с отсылкой на какую-то картину Фридриха. Фридрих рисует парусники на Балтийском море тончайшим штифтом, вырисовывает каждый канат, каждый парус, он долгими часами сидит на земле перед ельником в Исполиновых горах, пока ему не кажется, что он нарисовал каждую иголку. Но где потом всплывет эта елка на картине – в Исполиновых горах или еще где-то – неизвестно. Самый педантичный рисовальщик немецкого романтизма оказывается на самом деле концептуалистом, уж точно не натуралистом. Для изображения своих видений он пользуется всеми запасами памяти. Когда у него на картине где-то на горизонте выплывает из тумана портовый город, в этом городе можно разглядеть башни Штральзунда, башни Грайфсвальда, а иногда даже башню из Нойбранденбурга. Знаменитые развалины Эльдены под Грайфсвальдом у него иногда оказываются в Исполиновых горах или в Альпах. В его живописи всегда речь идет о «пейзаже», о «лесе», «гавани», «горах» – всё в кавычках, – а не о конкретных местах. Как бы нам или туристическим агентствам ни хотелось обратного. У него всё всегда не как полагается.

Это хорошо иллюстрируют десятилетия попыток локализовать пейзаж с одной из картин Гамбургского Кунстхалле. Это тем более трудная задача, потому что картина представляет собой почти абстрактный пейзаж: светло-зеленая полоса на переднем плане, две серые горные цепи за ней и затянутое облаками небо наверху. Современное название картины – «Горная местность в Богемии», в 1904 году ее выкупили у семьи Фридриха. Причем под названием «Пейзаж в Гарце». Ауберт, открывший Фридриха заново, пишет: «Особенно выделяется маленький летний пейзаж, явно из Богемии, с бледной горной цепью над светло-зелеными лугами». Другой исследователь уточняет, что это вид из Вармбруна на предгорья Исполиновых гор. Еще один утверждает, что это на плоскогорье Гарца, если посмотреть из местечка Танне в сторону Броккена. Историк искусства Карл-Людвиг Хох, в свою очередь, однозначно узнаёт на картине базальтовую гору Кляйс недалеко от городка Хайдав Северной Богемии. Но мы, пожалуй, прислушаемся к умному рецензенту, писавшему в 1832 году, когда пейзаж выставлялся впервые: «На картине мы ясно видим абстрактную фантазию художника». Или, чуть менее комплиментарно: «Три цвета и две линии – разве это пейзаж?»

Итак, не стоит считать пейзажи Фридриха изображением реальности. Они скорее являются размыванием этой реальности. Первым это понял Рихард Хаман[81], историк искусства, написавший о том самом пейзаже: «Интенсивный аккорд зеленого луга и темно-лилового цвета с облачным небом, контраст тяжелых красок с легкими и